Пока он ковылял, свет метался и разрастался, и, наконец, он вышел на более широкое пространство. Балки уходили влево и вправо от него, снова появились эти опоры, торчали в каждом углу с голубенькими язычками пламени. Путь шел дальше до середины, и в самом центре пространства стоял, накренившись, древний вагон, одно из колес вывернулось наружу, будто ось лопнула. Жюль считал, что он обнаружит Ричарда, но уверенности у него поубавилось, когда дошло до дела: вокруг поломанного вагона двигалось несколько фигур, их тени сливались с тьмой, скопившейся на стенах обширного зала. Ричард мог быть любой из этих фигур… или ни одной.
Не очень уверенно он окликнул Ричарда по имени, и среди хора щебета и визга (словно кошки пытались приманить оказавшуюся поблизости птичку) один из тех, кто топтались у вагона, ответил взмахом руки и пошел вперед. Когда он приблизился, Жюль смог разобрать, что это не Ричард.
– Привет! Это ты новенький?
Жюль представился. Подошедший к нему малый был очень высок, и, хотя по виду одет он был убого, вел себя с определенным изяществом.
– Да! Юный Жюль! Ричард говорил, что ты уже на пути. Я – Скроуфинч.
– О! – Жюль улыбнулся и шагнул вперед, протягивая здоровую руку. – Натурщик Ричарда!
Скроуфинч сжал его руку и сильно затряс ее. Потом он, обернувшись, позвал остальных, сообщив им, что это Жюль пришел, от всей толпы отделилась небольшая группка, подошли познакомиться с Жюлем и взглянуть на него поближе. Скроуфинч по очереди представил их: Круллексер и Абодин, Рэдуотер и Финиус, а еще человек поменьше ростом, кто, как объяснил Скроуфинч, слишком стар для таких дел, как подобающее имя иметь. А где же Ричард?
– Он работает, – проговорил Скроуфинч. – Хочешь посмотреть?
– Да! – воскликнул Жюль. И объяснил, что ему интересно посмотреть, к чему ныне пришел Ричард, поэтому-то он спустился сюда, а шесть человек слушали, пока он объяснял, что попал в дом Ричарда недавно при необычных обстоятельствах.
– А-а, как же! Королева, – проговорил Рэдуотер, когда Жюль закончил.
– Она к тебе интерес проявила, – проговорил Скроуфинч, и остальные глубокомысленно закивали головами.
Жюль заметил, что никогда не слышал, чтоб кто-то прежде называл ее «Королевой», и Кроуфинч пояснил, что она не этот титул предпочитает, и, посмеиваясь, посоветовал не повторять его за пределами присутствующей компании. Жюль обещал не делать этого, а затем, морщась после шлепка Скроуфинча по больному плечу, последовал за шестерыми, ведшими его к Ричарду и его работе.
Это было и впрямь совсем близко: за сломанным и горящим вагоном, заключенным в высокую арку в конце станции, огнем озарялось панно на кирпичной стене шириной с сарай.
– Ну, что скажешь? – окликнул Жюля Ричард. Сам он восседал наверху высокой деревянной лестницы-стремянки, держа в одной руке палитру, а в другой кисть.
– Динамично, – сказал Жюль.
– Пронырливое словцо, – проговорил Ричард. – Расскажи нам, что ты видишь. Давай так попробуем.
– Да, – произнес Скроуфинч, – опиши словами.
– В больших подробностях, – прибавил Абодин.
Жюль набрал побольше воздуха и едва не задохнулся от запаха.
– Это платформа метро, по-моему. Возможно, та самая, на какой и мы находимся. Я прав? Посредине большая толпа людей вокруг вагона метро.
– И что они делают? – спросил Рэдуотер.
– Похоже, очень стараются сесть в него, и некоторые заходят в него. Только внутри очень мало места, а потому вот тот помогает пассажирам выйти, – говорил Жюль, указывая на хорошо сложенного человека, тащившего ревущего малыша через разбитое окно. – Послушайте, Скроуфинч, а ведь этот мускулистый малый на вас похож! Ричард, Скроуфинч позировал для этой картины?
Ричард кивнул, а Скроуфинч, тоже кивая, слегка вытянулся, расправив плечи.
– Это мне и вправду нравится, – сказал Жюль. – Тут есть реализм… нет, рвение к нему, какого я не увидел в ваших работах там, в доме. Человек, кто взбирается на крышу вагона… вид у него такой, будто он из картины выскочит.
– Это я! – произнес Абодин, хотя Жюль того не заметил. У человека, тянувшегося руками к электропроводам, была длинная черная шевелюра, а у Абодина с затылка на шею спускались лишь реденькие седые космы. Жюль и не собирался указывать на это, однако ему явно не удалось скрыть свой скепсис, потому как Скроуфинч сразу пустился объяснять, что было это немало лет назад, когда все они были довольно моложе.
– Знатный был денек, – хрипло прокаркал тот, кто был слишком стар, чтоб имя носить.
– Чуть не конец для нас, – произнес Рэдуотер.
– Спасибо Королеве, – произнес Круллексер, а старец проворчал: «Сучья королева», – и Ричард сурово глянул на них обоих. И рыкнул:
– Это на мне же и отзовется.
– Погодите, – сказал Жюль. Снял очки, протер стекла повязкой, опять надел очки. – По-моему, я не вполне понял эту сцену.
– А щас как? – проурчал старец.
– Это… это не люди, ожидающие посадки в вагон, верно? Нет. Они раздеты, в основном… пропорции немного смещены, ведь так? Ноги у них… вон те… соединены вместе, как у собаки, правильно? А их лица… знаете, трудно с уверенностью сказать. – Жюль опять снял очки и повторил недавние действия с ними.
– Это все дела давнего прошлого, – произнес Скроуфинч. – Тоннели были нашей землей, нашей страной по ночам очень и очень долго. Мы хорошо питались со свалок у себя над головами. Когда же страна, что сверху, пробуровила эти тоннели… Это было унижение.
– Унижение и торжество! – встрял Рэдуотер.
Жюль подошел поближе к картине на стене, к тому месту, где Ричард изобразил двух мужчин в вагоне, отчаянно пытавшихся удержать дверь закрытой, тогда как три громадных существа снаружи держали ее открытой, вцепившись длинными, будто железными когтями. Одно из этих чудищ имело жуткое сходство с Круллексером.
– Это произошло, – выговорил Жюль.
– Почти сотню лет назад, – произнес Скроуфинч. – Мы убили столько, что любому из нас не сосчитать. Торжество. И это стало бы нашим концом… они залили бы наши тоннели газом и огнем и убили бы нас за нашу невоздержанность.
– Если бы не ваша Королева, – вымолвил Жюль. Он уже отвернулся от картины и смотрел на тех, кто привел его. Они были весьма высокорослы: даже самый тщедушный старец был на голову выше Жюля. Они ухмылялись ему своими здоровенными мордами с крепкими, рвущими челюстями.
– Она помогла миру, что выше, позабыть нас, – произнес Скроуфинч. – А внук ее… своей живописью… он помогает нам помнить.
– Кровь всю нашу заставляет бурлить из-за этого, – подал голос Абодин, дрожавший уже по самые плечи.
– Ричард гений, – произнес Рэдуотер.
– Гений! – вскричал Абодин, а Круллексер произнес, может быть, то же самое слово, только на слух оно воспринималось не чем иным, как визгом блудливого кота.
