[:: ПРИОСТАНОВКА ФАЙЛА::]
…ще один сокрушительный удар сотрясает воздух, нас почти тащит за собой откатная волна, омывая гору, но меньше, чем предыдущая, я хватаюсь за Мальчика, и он держит меня крепко. Огни и моторы гаснут и глохнут повсюду вокруг нас. Я щурюсь в темноте, высматривая хоть какой-то признак жизни, ищу хоть какой-то выход, но не вижу его. Мы стоим на вершине мира, какого больше не существует. Никакого ветра. Никакой тряски. Никаких сирен. И такая тишина. Так тихо.
«Мы умрем», – говорю я, а Мальчик отвечает: «Я знаю». «Он на подходе», – говорю. «Да», – говорит Мальчик. В темноте мы держимся друг за друга, прислушиваясь к подступающей волне, но она все еще так далеко. Вернулось северное сияние, или чем бы то ни были эти сполохи, глубокая неукротимая зелень, которая (я это вижу сейчас) поднимается из океана. Я должна, я смогу, я могу двигаться, я шагаю по жестким щербатым ступеням (Мальчик всегда рядом), снова хватаюсь за ручки телескопа, и он помогает мне повернуть его. «Ты же этого хочешь», – спрашивает он, я говорю: «Да, мне это нужно, не могу просто стоять здесь и ждать». – «Рассказывай мне о том, что видишь, – говорит он, – говори не останавливаясь, просто говори и говори мне о том, что видишь», – и я говорю ему:
Громадные ленты огня пляшут по краям воды, край воды, стена движется неуклонно, беспрерывно, зелено-синяя, густые цвета, как корона.
Какая красота!
Звезды уходят назад… или кометы, искорки белого света как от стекла на солнце, как от стеклышка на дорожном асфальте, когда в него бьет луч солнца… ты помнишь, как это выглядит.
Сейчас вода уже светится, тебе видно? Все голубое и зеленое, похоже на стену из закаленного стекла, жидкий огонь.
Так быстро. Как быстро! Извини, мне трудно дышится, я не думала, что будет так быстро.
Обхвати меня руками, да, крепче. Крепче!
Вот оно.
Теперь я чувствую это, да, грохот, рев, громче, все трясется, О МОЙ БОГ! Волна прокатывается по краям Олимпийского, она подходит так быстро. Вон в воде что-то есть. Что-то есть в во…
О БОЖЕ О МОЙ БОГ ЭТО НЕ ВОДА ЭТО [:: НЕРАЗБОРЧИВО::] НЕ ВОДА ЭТО НЕ СВЕТ столько много частиц так много движения на подходе НИЧТО ИЗ ЭТОГО НЕ ВОДА оно так широко это такое широкое о мой бог о мой бог это почти ОН ОН ОН НА…
[:: НЕРАЗБОРЧИВО::]
ВСЮДУ ПОВСЮДУ ГЛАЗА ГЛАЗА ГЛАЗА Я ВИЖУ ТЕБЯ Я ВИЖУ ТЕБЯ ВНУТРИ ВНУТРИ ВНУТРИ Я ВИИИИИИИИИИИИИИИ…
[:: ПОСЛЕ::]
Воздух забит зелеными пучками переплетшихся осенних паутинок, тоненькими ниточками сполохов северного сияния, которые цепляются к нашим телам, наталкиваются на лозы, скапливаются на них и продолжают путь свой до крыши школы. Мы с Мальчиком заботливо снимаем их с нашей обнаженной кожи. В наших действиях нет никакого отвращения, никакого любопытства. Только и хочется, что видеть их свободными. Как мы сами, они часть этого мира, они божество наших грез, освобожденные, чтобы укрыть и преобразовать эту планету, частица нашего совместного тела, цель которого мы еще не сумели постичь, неотъемлемая часть великого Потом, великого бога и, на деле, нас самих. Нити уносит прочь неспешный ветерок.
Внизу, в классной комнате, спят наши дети, видят сны в объятиях друг друга, их последний дневной сон окружен призраком развалин детства человечества, узнать которого им так и не привелось. Завтра их переведу ниже, ближе к их соединенным братьям и сестрам. Их разумы уже обработали невообразимое, и в этом проблескивают начала телесного преобразования в то самое, что ими открыто в моем разуме. Во всяком случае, мы верим в это. Наверняка мы узнаем, пока все не закончится, пока мы не присоединимся к ним. Тремя этажами выше них мы с Мальчиком распростерлись на крыше у основания сломанного шпиля, тела наши согреваются под жаром поразительно сильного солнца, которое осмеливается проглядывать время от времени из-за непонятной прохладной мглы. Мужчина сидит несколько в стороне от нас, голова его изображает легкий кивок. Он кивает еще и еще, ранние приветствия уже выскочили из его памяти, все его мысли теперь настроены на всех наших детей внизу, и тех, кто в начале своего продвижения, и тех, кто приближаются к его окончанию. К тому времени, когда мы покинем школу, он мало что запомнит о времени, проведенном с нами вместе. С Мальчиком такое тоже случается. Подолгу сидит он в нашем доме, в мыслях у него сумятица, тело его дрожит и извивается, пока он сражается с биологическим позывом и поддается ему. То, что я чувствую в себе, по-видимому, это то, что я как-то назвала печалью. Я по-прежнему помню все случившееся в моей жизни и до, и После, если не считать одного несущественного события, утрата которого терзает мою каждую мысль при пробуждении, а я не понимаю, почему. Уж не тот ли это момент, когда я осмелилась взглянуть в лицо древнего старшего? Не в тот ли момент стала я первым и единственным человеком, заглянувшим в его бесконечные глаза, и не повредилась рассудком? Не его ли лицо нужно отыскать моим детям в моем мозге, или какую-то другую ускользающую память, спрятанную от меня, какой-то случай в моей жизни, который мешает мне стать частью целого?
Наверное, я не узнаю никогда.
Внизу пред нами пышным ковром расстилаются джунгли до самой реки, петляющей туда-сюда на кромке океана, океан разглажен и сдерживается очажками яркой и темной зелени, пузырится и лоснится допотопная плоть, показывающаяся на поверхности и вновь молчаливо скользящая в питающие глубины. Там, где река, океан и обширные болота сходятся воедино в массе неукротимой жизни, я различаю следы низких, плоских полей, где я и другие старшие-люди, кто причислялись когда-то к женскому полу, лежали на спинах несчетными рядами, где мы следили за сменой времен года, а луны кружили по небесам по миллиону раз, пока яйцеклетки истекали из нас: поток скрытой жизни, единственный способ, каким наши внове преобразованные тела были способны порождать потомство. Было время, когда те родильные поля простирались до горизонта. Каждая остававшаяся женская особь рода человеческого со всех концов света добиралась сюда, как рыбы на нерест, попадая в силки биологического влечения, не замечать которого наши преобразованные тела были бессильны. Несчетное число раз сидела я на этой крыше с Мальчиком, следя за тем, как лишенные пола старшие, вроде Мужчины, заботились о наших будущих детях, доставляя наш выводок в школу, когда те проклевывались к жизни. Несчетное число раз заходила я в эти классы, раскрывая свой мозг для их пытливых мыслей, давая им доступ к образу того, чем мы были когда-то и чем еще раз становимся. Великим старшим существом, получившим новую жизнь.
Сейчас до того мало невылупившихся яйцеклеток, и родильные поля поглотили неохватные утробы наползающих болот и топей. Эта часть цикла подошла к концу. Рождение завершено. Нет больше на свете ни женского, ни мужского пола, а большинство старших рода человеческого ушли. Тоскливо… это подходящее слово? Наверное, но еще есть и предвкушение. Любопытство. Чудо и радость. Все то, чего не способны держать океаны с горами, чем природу нельзя наделить, а ей получить, чего не в силах чувствовать вселенная.
