Они обе посмотрели на меня и, тихо посмеиваясь, переглянулись друг с другом.
Дверь открылась, и на пороге появились Виктор и отец.
— Больной, — сказал папа, — хотя нет, уже не больной, вас выписывают.
Я уже хотел было подняться, но отец поднял руку в протестующем движении.
— Только после всех капельниц и уколов.
Я интенсивно закачал головой.
— Но есть пара рекомендаций, которые тебе могут и не понравиться.
Я приподнял в ожидании брови.
— Придется дома долежать в больнице, пока не закончится курс антибиотиков и капельниц.
— Ну, ты напугал, — тут мой взгляд остановился на Викторе. — Как ты?
— Да со мной все нормально, — он помолчал. — Все разъехались по домам.
— Так, молодые люди, — поднял отец палец, — о делах потом.
Мы с Витьком переглянулись, соглашаясь с моим родителем.
Глава 27
Как я ни просила родителей позволить мне остаться в больнице вместе с Максимом, они мне не позволили. Конечно же были подключены и местные врачи. Разрыв селезенки — это куда ни шло, это как вырезать аппендицит по сложности, но вот с позвоночником шутки плохи, а у меня как раз и было подозрение на компрессионный перелом поясничного отдела. Я повозмущалась, повздыхала, но отсутствием логики никогда не страдала. Поэтому и согласилась с родителями в том, что нужно ехать в Москву. В этой больнице даже не было аппарата МРТ, а вот рентген-снимок как раз и смутил врачей, но опять же нужна была консультация нейрохирурга и снимок другого качества.
На инвалидной коляске меня вывезли из отделения нейрохирургии. Переломов и сдвигов к счастью не оказалось. Я облегченно вздохнула, но врач советовал поберечь себя, назвав мое приземление с такой высоты благополучным исходом, а потом добавил, что видимо я родилась в рубашке, раз так все сложилось. Отец остался обсудить некоторые моменты с врачом, а мама меня подталкивала в стационар, что находился на втором этаже.
— Что же теперь будет, дочка? — вкрадчивым голосом начала мама.
— А что должно быть? — спросила я жестко, даже не ожидала от себя, что смогу так разговаривать с мамой.
— Ну, ты же столкнула Бориса.
Я крутанула колеса быстрей и вырвала тем самым из рук матери коляску.
— Даже не смей при мне произносить его имя, не смей, — повернувшись к ней лицом, прошипела я. — Это я его столкнула? — я уставилась на нее гневным взглядом. — Это был несчастный случай! И вообще, тебя не смущает тот факт, что он чуть не убил человека? — на глазах тут же выступили предательские слезы, и голос задрожал. — Он чуть не убил Максима.
— Но, будет же суд, — тихо продолжила мать. — Полиция сказала…
— Мам, иди домой, вот правда, я сама доберусь, — я крутанула колеса к лифту, перебивая ее и показывая всем своим видом, что больше не хочу с ней разговаривать.
— Но, Полина, дочка! — она шла сзади. Цокот ее каблуков заставлял меня вздрагивать от возмущения.
Вот мне сейчас так интересно, что творится в ее голове, чего она боится, ведь Борис мертв. Когда я услышала эту новость, за моей спиной словно выросли крылья. Я готова была на них же лететь к Максиму, обнять, поцеловать. Я зажмурила крепко глаза и с силой потерла лицо. Нет, все-таки так грех думать, я никогда Борису не желала смерти. Возможно, только по началу надеялась, что его убьют в перестрелке, но на тот момент я была юна, и мне хотелось, чтобы он непременно умер от пули, хотя мой воспаленный ненавистью мозг придумывал разные исходы его жизни. Потом, когда я стала взрослее, и чувства немного притупились, я перегорела, уехала в Исландию и поняла, что жизнь и смерть — это только Божий удел. Только ОН может решить, сколько человеку отведено ходить по этой земле, и я в это свято верила, молясь о том, чтобы божья кара нашла каждого преступника. Которым был и Борис. Я молилась каждый раз, когда по вечерам гладила мою Дашку по бархатистой коже, лишенной напрочь волос. Подарок Максима на девятнадцатилетние. В далеких мечтах надеялась, что однажды мы с ним все же встретимся. Но на тот момент именно кошка была моей, спасала от одиночества, все время отвлекая меня от грустных мыслей.
И вот теперь, когда все встало на свои места, мать зачем-то пытается омрачить мое счастье, напомнить, или может, ткнуть мне тем, что я сбросила собственного мужа? Как она вообще может так думать и говорить? Она, наоборот, должна радоваться, что дочь наконец-то избавилась от престарелого мужа, а она… но она моя мать, и обзывать ее даже у себя в голове я не могла, не позволяли рамки.
— Мам, ты меня в чем-то обвиняешь? — не утерпела я от вопроса.
И что меня поразило, так это то, как у нее забегали глаза, и тут я взглянула на эту женщину под другим углом. Под глазами залегли черные тени, они говорили о том, что женщина мало спит и плачет. Она сейчас отражала меня, когда я ночами ревела о том, что больше не увижу Максима, что потеряла свою любовь. Свою любовь потеряла… неужели? Все это время я смотрела ей в глаза и видела, видела именно то, что так не хотелось осознавать.
— Мам иди домой, — прошептала я, старясь держать себя в руках, потому что на самом деле во мне клокотала ярость.
Обстановку разрядил появившийся отец, он приобнял мать за плечи, она натянуто улыбнулась одними уголками губ.
— Ну, что, крошка, — обратился он ко мне, — через пару тройку дней можешь уже возвращаться домой, — он на миг замялся. — Мы тебя всегда ждем, — потом глянул н мать. — Да и бабушкина квартира стоит пустует, нечего делать тебе у Царева. Пусть его дети делят между собой наследство, незачем лезть в это змеиное логово. У нас и так все есть, и если что еще нужно будет, я тебе все дам.
— Пап, — я подняла палец к губам, заставляя его помолчать, — давай я как-нибудь сама решу, хорошо? — я сделала паузу. — Вы уже один раз за меня решили, в этот раз я со своей жизнью хочу разобраться сама.
Двери лифта в очередной раз открылись, и я заехала туда одна, не дав возможности родителям последовать за мной, оставив их с раскрытыми ртами.
Четыре дня спустя.
Вещи собирала, как сумасшедшая. Сегодня меня наконец-то выписывают, хотя врачи и рекомендовали пролежать хотя бы еще три дня, но я уже не могла находится в замкнутом помещении. Тем более, не могла находится в неизвестности. Мне нужно на улицу, нужно выйти на люди или вообще съездить в парк, обычный парк и подышать, нет надышаться свежим воздухом. Выписку принесли с утра, и я, запихнув ее на дно сумки вышла из палаты. Отец обещал приехать за мной, но только после обеда, а сидеть и ждать я не хотела, поэтому сказала, что вызову такси. Одежда в хаотичном порядке ложилась в сумку, но мне было не до этого, в голове металась только одна мысль — почему Максим не приезжает? Почему пропал? То, что с ним было все в порядке, я знала наверняка, но его молчание убивало меня. Можно было бы, конечно, позвонить, но я не знала телефона. Я это осознала вчера, когда пыталась найти хоть одного из наших общих знакомых. Двадцать первый век, называется. С остервенением закрыла молнию. В этот момент в палату зашла медсестра.
