И Хоукмун посмотрел в эти светло-карие глаза и увидел в них смерть.
Глава четвертая
Великий ветер
Только Хоукмун увидел в них не свою смерть.
То была смерть Тарагорма.
Мгновенно развернувшись, граф Брасс крикнул Хоукмуну, чтобы тот взял на себя стражников, а сам опустил массивный меч на маску в виде украшенных часов.
Толпа внизу завыла, поняв, что происходит. Люди в звериных масках толкались, отшвыривая друг друга, чтобы подняться по ступеням зиккурата.
Калан орал что-то сверху. Хоукмун, быстро перевернувший меч, успел взмахнуть им, выбив огненные копья из рук стражников. Те отшатнулись. Калан продолжал истерически завывать из пирамиды:
– Идиоты! Идиоты!
Тарагорм силился устоять на ногах. Стало ясно, что белым пламенем управлял как раз Тарагорм, потому что оно взметнулось вокруг графа Брасса, когда тот поднял меч для второго удара. Маска-часы Тарагорма треснула, стрелки погнулись, однако голова под маской явно не пострадала.
Меч ударил по треснутой маске, и она распалась на половинки.
И из-под маски показалась голова, непропорционально маленькая по отношению к телу. Круглая, уродливая голова, голова какого-то существа, словно родившегося в Трагическое Тысячелетие.
А в следующую секунду эта крошечная, круглая, белокожая голова слетела с шеи после бокового удара графа Брасса. Вот теперь Тарагорм точно был мертв.
Твари со всех сторон карабкались на верхнюю площадку зиккурата.
Граф Брасс ревел, оглашая пещеру боевым кличем, его меч забирал жизни, брызги крови взлетали в свете факелов, враги с криками падали.
Хоукмун всё еще топтался на дальнем конце зиккурата, сражаясь с двумя стражниками-Богомолами, выхватившими мечи.
И как раз в это мгновение по пещере вдруг прокатился порыв сильного ветра, засвистел, завыл.
Хоукмун загнал острие меча в прорезь для глаз в шлеме одного из солдат-Богомолов. Выдернул меч и вонзил его в шею второго противника с такой силой, что пробил металл доспеха и перерезал яремную вену. И вот теперь он устремился на подмогу графу Брассу.
– Граф Брасс! – выкрикивал он. – Граф Брасс!
Калан наверху заходился в паническом вопле.
– Ветер! – кричал он. – Ветер времени!
Однако Хоукмун не обращал на него внимания. Он стремился лишь к тому, чтобы оказаться рядом с другом и умереть рядом с другом, если потребуется.
Но ветер между тем задувал всё сильнее. Он толкал Хоукмуна. И тот понял, что едва может двигаться против ветра. Люди в звериных масках отступали, скатывались с зиккурата, потому что ветер сбивал с ног и их тоже.
Хоукмун видел, как граф Брасс размахивает палашом, сжимая его обеими руками. Доспех графа по-прежнему сверкал, подобно солнцу. Он стоял, упираясь ногами в груду уже поверженных врагов, и хохотал во весь голос, пока звериные маски продолжали наседать на него, размахивая мечами, пиками и копьями, однако его клинок поднимался и падал так же размеренно, как маятник на часах Тарагорма.
И Хоукмун тоже хохотал. Отличный способ умереть, если им суждено умереть. Он старался прорваться к графу Брассу, сражаясь с ветром и недоумевая, откуда тот взялся.
Но в следующий момент порыв подхватил его. Он сопротивлялся, но зиккурат уже был внизу и становился всё меньше и меньше, и фигура графа Брасса сделалась такой крошечной, едва различимой, а белая пирамида Калана, кажется, разлетелась вдребезги, когда Хоукмун проносился мимо, и Калан завизжал, падая вниз, в гущу сражения.
Хоукмун пытался понять, что же держит его в воздухе. Однако не увидел ничего. Только ветер.
Как там его называл Калан? Ветер времени?
Это что же, убив Тарагорма, они выпустили на волю некие силы пространства и времени, возможно, породили хаос, вплотную подступивший к ним из-за экспериментов Калана и Тарагорма?
Хаос. Неужели его унесет в вечность этот ветер времени?
Но нет, его лишь вынесло из пещеры, и он оказался в Лондре. Только это была не новая, перестроенная Лондра. Перед ним лежала Лондра прежних угрюмых времен: безумные башни и минареты, украшенные купола поднимались по берегам кроваво-красной реки Тейм. Ветер закинул его в прошлое. Мимо с клацаньем крыльев пронесся узорчатый орнитоптер. Кажется, в Лондре что-то происходит. К чему готовятся ее обитатели?
И тут сцена снова переменилась.
Хоукмун снова смотрел на Лондру. Но теперь город был охвачен сражением. Взрывы. Пламя. Крики умирающих. Он узнал место и время. То кипела битва за Лондру.
Он начал резко снижаться. Он падал всё ниже и ниже, с трудом соображая и едва понимая, кто он такой.
И потом он сделался Дорианом Хоукмуном, герцогом Кёльнским, в сверкающем зеркальном шлеме на голове, с Мечом Рассвета в руке, с Красным Амулетом на шее и с Черным Камнем, вставленным в лоб.
Снова он участвовал в битве за Лондру.
И у него в голове крутились новые мысли, смешиваясь с мыслями прошлыми, пока он гнал лошадь в гущу сражения. Голова страшно болела, и он понимал, что это Черный Камень вгрызается в его мозг.
Вокруг него все сражались. Диковинный Легион Рассвета, окутанный алой аурой, наступал на солдат в масках злобных волков и шлемах стервятников. Кругом царило смятение. Сквозь пелену боли Хоукмун с трудом видел, что происходит. Заметил одного или двух камаргцев. Увидел еще два или три зеркальных шлема, сверкнувших в гуще сражения. Он осознал, что его собственный меч тоже поднимается и падает, поднимается и падает, рубя солдат Темной Империи, наседавших со всех сторон.
– Граф Брасс, – бормотал он. – Граф Брасс. – Он вспомнил, что стремился оказаться рядом со старым другом, хотя и с трудом сознавал зачем. Он видел, как варвары из Легиона Рассвета с раскрашенными телами, с усеянными гвоздями дубинами, с примитивными копьями, украшенными пучками разноцветных волос, врубаются в плотные ряды солдат Темной Империи. Он озирался по сторонам, пытаясь понять, под каким из зеркальных шлемов скрывается граф Брасс.
Боль в голове нарастала. Он стонал, мечтая сорвать с себя зеркальный шлем. Однако его руки были заняты – он отбивался от теснивших его противников.
Но потом он заметил, как что-то вспыхнуло золотом, понял, что это медная рукоять меча графа Брасса, и пришпорил лошадь, пробираясь через гущу людей.
Воин в зеркальном шлеме и медном доспехе готовился сразиться с тремя великими лордами Темной Империи. Хоукмун видел, что он, лишившийся лошади, стоит в грязи и храбро ждет, пока те трое, «гончая», «козел» и «бык», скачут на него. Хоукмун увидел, как граф Брасс взмахнул палашом, целясь по ногам лошадей противников, после чего Адаза Промпа швырнуло на землю к ногам графа Брасса, где он тут же был убит. Хоукмун увидел, как Майгель Хольст силился подняться на ноги, широко раскинув руки и умоляя о пощаде. Увидел, как слетела с плеч голова Майгеля Хольста. И вот теперь в живых остался только один, Сака Герден, в массивном шлеме в форме бычьей морды: он поднялся на ноги и помотал головой, ослепленный блеском зеркального шлема.
