А что, если он вовсе не хотел сказать, что кто-то должен был умереть именно той ночью? А что, если он подразумевал какую-то более грозную опасность, которая грозила им всем?
Люси вздрогнула и резко обернулась к озеру, но на первый взгляд все было спокойно: Чарльз и Ариадна болтали с Барбарой и Оливером, Алистер и Огастес Паунсби бросали в озеро плоские камешки, заставляя их подпрыгивать на воде. Розамунда и Пирс Уэнтворт с самодовольным видом восседали на своем одеяле. Кэтрин Таунсенд с замечательной ловкостью управляла лодочкой.
Люси услышала, как Корделия, сидевшая рядом, обратилась к Мэтью со словами насчет того, что собирается дождь. По небу проплыло несколько темных облаков, которые отбрасывали тени на серебристую поверхность озера. Люси затаила дыхание. Нет, наверняка это лишь ее воображение – отражения облаков не бывают такими большими и темными.
– Корделия, – прошептала она, – ты случайно не прихватила Кортану?
Корделия с озадаченным видом прищурилась.
– Да, разумеется. Она под одеялом.
– Вытаскивай. – Люси поднялась на ноги и краем глаза увидела, что Корделия без дальнейших расспросов вытащила свой сверкающий золотой клинок. Она хотела предупредить остальных об опасности, но в этот момент воды озера расступились, и на поверхности появился первый демон.
– С тобой была Корделия Карстерс, – заговорила Грейс. Она приблизилась к Джеймсу, когда тот помахал ей, но остановилась в нескольких шагах. На лице ее появилось выражение беспокойства и недоумения.
Джеймсу редко доводилось видеть свою возлюбленную при дневном свете, и сейчас она напоминала ему бледный ночной цветок, который вянет под обжигающими лучами полуденного солнца. Широкие поля шляпы отбрасывали тень на ее лицо; в высокой траве Джеймс разглядел ее ботинки из тонкой кожи цвета слоновой кости. Его всегда поражало то, что Татьяна заботилась о внешности Грейс, где-то доставала ей дорогую и модную одежду, а сама одевалась как древняя старуха.
– Да, и что? – ответил Джеймс. Он не подозревал, что Грейс способна ревновать, и сейчас был не совсем уверен в том, что она его ревнует. Он понимал, что она чем-то раздосадована или взволнована, но ее состояние могло быть вызвано многими причинами. – Ты знаешь, что Карстерсы – мои старые друзья. – Он протянул к ней руку, и серебряный браслет на его запястье заблестел. – Грейс. Ты так далека от меня, а мы уже достаточно долго были разлучены.
Девушка сделала шаг ему навстречу и произнесла:
– Помнишь тот день, когда ты рассказал мне все о Корделии? В то лето, когда ты переболел жгучей лихорадкой?
Он покачал головой, не понимая, куда она клонит. Разумеется, Джеймс не забыл ни болезнь, ни голос Корделии, доносившийся до него как будто сквозь вату. Она по своей доброте ухаживала за ним, хотя он и не помнил, чтобы рассказывал об этом Грейс.
– Нет, – сказал он. – Точно не помню, но ведь я всегда рассказывал тебе все о своей жизни, так что не удивлюсь, если речь зашла и о Корделии.
– Не только о том, что она была с тобой рядом во время болезни, – продолжала Грейс. – О ней самой. О Корделии.
– О Корделии? – Он опустил протянутую руку, вспомнив Лес Брослин, свет, который просачивался сквозь зеленые кроны, вспомнил, как они с Грейс сидели на траве и рассказывали друг другу все о себе.
– Не думаю, что я знаю о ней многое, – сказал Джеймс. И вдруг он понял, что так оно и есть на самом деле, и испытал странное чувство, похожее на угрызения совести. Он собрался было передать Грейс их недавний разговор и сообщить, что Корделия подыскивает себе жениха, но по какой-то причине решил промолчать. – Она и ее родичи всегда были людьми скрытными. Люси знает ее гораздо лучше, чем я. Но я действительно припоминаю один случай…
– Что за случай? – Грейс приблизилась к нему почти вплотную. Когда она подняла голову и взглянула ему в глаза, Джеймс почувствовал аромат ее духов: у нее всегда были одни и те же духи, фиалковые. – Что ты помнишь?
– Однажды Люси упала с обрыва, – медленно произнес Джеймс. Как это ни странно, воспоминание оказалось довольно туманным. Он помнил лишь луг, поросший маргаритками – Корделия тогда проявила большую храбрость – именно так она получила свое прозвище. Маргаритка. – Во Франции. Корделия была с ней. Люси могла бы сильно пострадать, но Корделия схватила ее за руку и держала так несколько часов, пока мы не нашли их. Я всегда буду ей благодарен за то, что она спасла мою сестру.
Джеймсу показалось, что Грейс вздохнула с облегчением, хотя он даже представить не мог, о чем она думает.
– Извини, я прервала вашу беседу, – сказала она. – Но мы уже так давно не оставались наедине.
И снова странное, непонятное чувство, на сей раз какой-то неловкости, охватило Джеймса.
– Но ты говорила, что хочешь поближе познакомиться с Мэтью, Кристофером и Томасом, – напомнил он. – Давай, я провожу тебя…
Она покачала головой, и он, как это всегда бывало, замер, пораженный ее красотой. Красота эта была холодной и совершенной – нет, напомнил он себе, его возлюбленная не была холодной. Да, она держалась излишне замкнуто; она окружила себя непроницаемой стеной, потому что смерть родителей, причуды и жестокость Татьяны больно ранили ее. Но это было не то же самое, что холодность. На щеках Грейс выступил румянец, и глаза ее сверкнули, словно уголья.
– Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, – прошептала она.
Джеймсу и в голову не могло прийти отказаться.
Когда он протянул к ней руки, солнце светило так ярко, что у него даже заболели глаза. Он привлек ее к себе; она была такой маленькой, прохладной и легкой, словно крошечная птичка. Когда она подняла голову, чтобы взглянуть на него, ее шляпа соскользнула на траву. Он слышал, как зашуршало кружево у нее на платье, когда он обнял ее за талию, он ощущал на губах легкое прикосновение ее прохладных губ.
Солнце, словно пылающая игла, пригвоздила их обоих к месту. Грудь ее вздымалась и опускалась, и он чувствовал это; она дрожала, словно от холода. Пальцы ее лежали у него на плечах. На какое-то мгновение юноша забыл обо всем, кроме вкуса ее губ, напомнившего ему вкус пастилы.
Глаза жгло огнем, несмотря на то, что они были закрыты. У Джеймса перехватило дыхание, закружилась голова, ему стало худо, словно он нырнул в соленую воду и слишком поздно решил подниматься на поверхность. Что-то здесь было не так. Его мутило, и он, оторвавшись от Грейс, начал судорожно хватать ртом воздух.
Она прижала руку к губам. На лице ее промелькнуло выражение, которого Джеймс совершенно не ожидал увидеть – выражение неподдельного панического ужаса.
– Грейс… – начал он, но не договорил. Со стороны лужайки для пикника донеслись пронзительные вопли. Это кричал не один человек, как вчера на балу Оливер – Джеймс различил несколько голосов. И все они были полны страха.
Джеймс схватил Грейс за руку и увлек ее в беседку. Она не была воином, ее никогда не учили сражаться. Она смотрела на Джеймса в смятении.
