А еще Громов явно кого-то боялся. Совсем как Билли Бонс из «Острова сокровищ», он в минуту откровения попросил Анатолия сообщать о появлении на станции незнакомых людей. Ждал свою черную метку, что ли? Прихода своего личного Черного Пса или Слепого Пью? Кто знает…
Томский обошел вокруг станка. Громов сидел, прижавшись спиной к станине и, обхватив колени руками, бормотал о том, что кто-то кого-то будет жрать. Услышав шаги, он поднял голову. Черты лица Данилы были правильными, но весь вид портили красные круги вокруг глаз. Было ему не больше пятидесяти. В черных волосах только-только начали появляться седые пряди. Чуть выше среднего роста, крепкого телосложения, он был бы в расцвете сил. Был бы… По всему чувствовалось – в жизни Громова произошло что-то, сделавшее из него старика. Мгновенно и навсегда.
– Анатолий?
– Я…
– Заблудился. Я заблудился. Не смог отыскать свою клетушку. В трех соснах запутался… Затмение какое-то нашло, знаете ли… Вышел на платформу и… Не смог вернуться. Темновато здесь. Вы не находите?
Громов прижал указательные пальцы к вискам и оттянул кожу так, что глаза превратились в щелки. Так он, должно быть, пытался фокусировать зрение.
– Бывает. – Томский протянул Даниле руку, помогая ему встать. – До вашей клетушки всего десяток шагов. Я помогу добраться.
Через десять минут Громов, обхватив обеими ладонями алюминиевую кружку, жадно глотал заваренный Томским грибной чай. Толик, забыв о войне, объявленной табаку, курил, дожидаясь, когда Данила окончательно придет в себя.
Громов шумно выдохнул, поставил пустую кружку на стол.
– Ну вот. Мне лучше. Значительно лучше. Спасибо, Анатолий. Было бы нехорошо, если бы утром меня нашли там, на платформе. Я и так доставляю приютившим меня людям массу хлопот. Да. Нехорошо…
– Ерунда. Какие уж там хлопоты. Мне еще побыть с вами или собираетесь спать?
– Нет, сегодня я уже не усну. Может, продолжим нашу дискуссию? На чем мы остановились?
– На том, что Метро является искусственным образованием, подземной клеткой, в которой говорить о свободе могут лишь дураки.
– Грубо, но очень точно. Вы сформулировали мою идею в двух словах. – Данила улегся на узкую кровать у стены и прикрыл глаза. – Браво, Томский. Всегда завидовал людям, умеющим выражаться лаконично и не впадать в словоблудие, присущее всем интеллигентам. Мы ведь, чего греха таить, великие софисты. Умеем с помощью большого потока слов и витиеватых фраз выдавать желаемое за действительное, а черное – за белое. Продолжайте, друг мой, продолжайте.
– Поскольку поверхность для нас пока закрыта, то и трепыхаться нет смысла.
– Вы упустили из виду главную деталь. Мы говорим об искусственном образовании. Рукотворном. Кто-то ведь выстроил жизнь в Метро такой, какая она есть. И, возможно, этот кто-то так же искусственно и искусно дозирует информацию о том, что происходит на поверхности. Все мы привыкли считать происходящее здесь неким броуновским движением. А если порядок все-таки существует и кем-то поддерживается? Перестаньте, Анатолий, мыслить туннельными категориями и упираться головой в тюбинги на потолке. Не пробовали взглянуть на проблемы шире?
– Не пробовал, – покачал головой Толик. – Не до этого было…
– Вот именно! – Громов поднял указательный палец к потолку. – Всем нам не до этого. Куча мелких дел не позволяет видеть главного. Суета сует. Откуда мы взяли, что поголовно все мутанты – кровожадные твари и лютые враги человека? Почему решили, что жить на поверхности невозможно? Кто сказал, что за пределами МКАДа нет жизни? Кто придумал, что наша златоглавая была и остается центром мира, а ее вонючие подземные коммуникации – землей обетованной?
– Так ведь это прописные истины! – пожал плечами Томский. – Люди живут и за МКАДом, но значительно хуже, чем в московском Метро. Рублевка вот…
– Рублевка – худшая из версий Москвы! Обиталище жирных котов и толстозадых кошек, которые никогда не знали вкуса воды из-под крана! Прописные истины, прописные истины… Кто эти истины прописал?! Кто внушил, что все обстоит именно так, а не иначе?!
– Вы считаете, что Метро управляет некая мощная и невидимая сила?
– Ничего я не считаю. Думайте и анализируйте сами. У вас для этого есть все данные: голова на плечах, молодость и уже большой жизненный опыт, пришедший на пару с сединой. А Москва… Несмотря на всю мою к ней любовь… Она всегда высасывала из людей жизнь, делали их рабами, подчиняла своим законам. Заставляла двигаться по глубокой, наезженной столетиями колее. Так было и в лучшие времена, а сейчас – тем более. Знаете, Томский, на вашем месте я бы бежал отсюда куда глаза глядят. У вас ведь все впереди, если, конечно, не выберете в качестве нормы жизни пессимизм. Как бы пафосно это ни звучало, но надо, обязательно надо бороться и искать, найти и не сдаваться. Сматывайте удочки при первом удобном случае.
– Признаться, я и сам подумывал об этом, – вздохнул Толик. – После того как красные отбили у нас станцию и я пришел сюда, все кажется мне бессмыслицей. Думаю, то же происходит и с моими друзьями. Вездеход где-то постоянно пропадает, Корнилов вон спивается, а Русаков превращается в какого-то средней паршивости чиновника-функционера. Только вот куда идти?
– Если задаться целью, и это можно узнать. Мне, например, доводилось встречать людей из Подмосковья, которые наведывались в Метро вовсе не для того, чтобы остаться. Их дом был там, а не здесь. Сюда они приходили, чтобы раздобыть ресурсы, которых им не хватает. И уйти…
– А почему же тогда сами не ушли, раз все так понятно?
– Слишком увяз в этой трясине, состоящей из туннелей и человеческих амбиций. Меня отсюда не выпустят.
– Кто? Та сила, которая на самом деле управляет Метро?
Данила вдруг вскочил, бросился к двери, приоткрыл ее, чтобы выглянуть на платформу, и вернулся на кровать.
– За последние дни на Автозаводскую никто не приходил? Никто про меня не спрашивал?
– Вроде нет. Все как обычно.
– Не забудьте предупредить меня, если заявится кто-то подозрительный.
– Не пора ли, Данила, рассказать о том, кого вы так боитесь? Если я буду знать, мне легче будет защитить вас.
– От них невозможно защититься, нельзя спрятаться! – Громов говорил полушепотом и не смотрел на дверь, словно опасаясь, что в каморку вот-вот войдет непрошеный гость. – Если попал к ним на крючок – уже не соскочишь… Так что рано или поздно за мной придут.
– Станция предоставила вам убежище, и комиссар Русаков никому не…
– Да плевать им на Русакова! Если им что-то надо, они возьмут, и точка!
– Данила, да о ком же вы?!
– Разбухает, – ответил Громов глухим, замогильным голосом. – Поедает тела и разум. А звезды – с ней заодно. Когда пиявка набирается сил, они горят ярче. Если монстр впал в кому от голодухи – гаснут. Но только на время. Уничтожить полностью ее нельзя. Где-нибудь, да останется микроскопический фрагмент, обрубочек щупальца этой твари. И все начинается заново. Пиявка. Звезды. Пиявка. Замкнутый круг. Бомбу. Только атомную бомбу. Если ее сбросить точно в цель, может быть, тогда все закончится…
