– Входи! – ответил пахан и кивнул Максу. – Вот вашего Бурого и отыскали.
Бурый открыл дверь, но не вошел, а стеснительно замер на пороге. Мало что осталось от некогда отчаянного челнока, взявшегося подвезти Николая Носова, а потом сдать его красным за вознаграждение. Бурый сильно сдал. Исхудал так, что одежда висела на нем мешком, глаза были пустыми, а кожа – болезненно-серой.
– Проходи, Бурый. Нечего сквозняки гонять. Тут с тобой поболтать хотят.
– А че я такого сделал? – занервничал Бурый. – Ну, выпили, ну подрались…
– Хватит, Бурый, – махнул рукой Макс. – Речь о твоем давнем дружке пойдет.
– Дружке… Да у меня их – пруд пруди… О каком?
– Вездехода припоминаешь?
Бурый мгновенно преобразился. Загнанная лошадь превратилась в конька-горбунка. Глаза загорелись, ладони сжались в кулаки, а плечи расправились.
– Где он?!
– Сейчас? Не знаю. Но скоро будет в одном месте.
– Скажи где! Я его зубами загрызу! Этот мелкий сучонок продырявил мне живот. Местные лекари кое-как меня подлатали, но рана так и не закрывается. Мне жить на две затяжки осталось. Скажи. Кончу Вездехода и помру с чистой совестью.
Добровольский встал. Заложив руки за спину, принялся расхаживать вдоль стола.
– Нет, Бурый. С такими настроениями ты мне не нужен. Вездехода и его дружков надо просто остановить, доставить сюда и посадить под замок. Господин Ермолаев, думаю, поможет тебе и с людьми, и с помещением для содержания пленников.
– Нет проблем, – кивнул Ермолай. – Они у меня и не рыпнутся. Закрою.
– А то, что он не сможет сделать то, что собирается, будет для него хуже смерти, – продолжил Макс. – Поверь мне, Бурый. Что касается твоей раны, то ею займутся лучшие врачи, а не здешние коновалы. Короче, Вездеход мне нужен живым и здоровым.
– Ну, если хуже смерти, – пробормотал Бурый. – Пожалуй… Я согласен…
– Только не надо дурить меня, Бурый, – хищно улыбнулся Добровольский. – Позволишь себе самодеятельность – кишки вот на этот кулак намотаю.
– Сказал же: согласен.
– Отлично, подойди сюда. – Макс расстегнул портфель, достал из него вчетверо сложенную карту и аккуратно разложил на столе. – Через несколько дней Вездеход будет в этой точке. Здесь и нужно организовать засаду. По всем правилам, Бурый. С ним трое: Томский, Корнилов и еще один мужик. Люди более чем серьезные. Томский – анархист-боевик. Корнилов – бывший офицер Ганзы, в совершенстве владеет дзю-до. Третий – тоже не подарок. На арапа их не возьмешь. Придется действовать и числом, и уменьем. Никого не калечить. Только нежно стреножить. Ты меня понимаешь?
– Ага. – Бурый пристально вглядывался в карту. – Ермолай, мне понадобятся два десятка самых резвых хлопцев.
– Да хоть сорок. Главное – дело сделай.
– Сделаю. Вот только… Это ведь Кремль?
– Он самый, Бурый. Тебя что-то беспокоит?
– Звезды. Про них разное сказывают. Говорят, что сейчас вроде как погасли, но…
– Эх, Бурый, Бурый, с каких это пор ты стал слушать бабские сплетни? – усмехнулся Добровольский. – Не думаю, что в Кремле опаснее, чем на вашей станции.
– Лады. Все сделаю. А может, когда недомерок тебе не потребуется, все-таки мне его отдашь, а? Уж больно руки чешутся…
– Свободен, Бурый. Иди, к экспедиции готовься! Сегодня же выступите! – рявкнул Ермолай. – Я те руки почешу так, что жопа вспотеет!
– Эй, Бурый. И последнее, – остановил наемника Макс. – Когда все сделаешь, оставишь письмецо мне на этом перегоне. Вот тебе на всякий пожарный документ для Полиса. С ним можешь преспокойно войти на Боровицкую. Если сделаешь рожу попроще, тобой никто не заинтересуется. Заброшенную подсобку ни с чем не спутаешь. Забита разным хламом. Сечешь?
Бурый кивнул, взял документ и испарился, а Макс и Ермолай, прежде чем распрощаться, еще какое-то время обсуждали положение дел на разных станциях и пообещали друг другу поддержку.
Когда Добровольский наконец вышел на платформу, бандиты почтительно перед ним расступались. Однако спиной Макс чувствовал их не самые дружелюбные взгляды.
На блок-посту дежурил старый знакомый. На этот раз Тузбубен пропустил Макса молча, лишь одарив хмурым взглядом исподлобья. Добровольский не очень-то этим расстроился. Он углубился в туннель своим пружинистым шагом и уже достал наушники плеера, когда от стены отделилась фигура в черном.
Добровольский остановился. Человек был ему хорошо знаком.
– Чего тебе?
– Руководство интересуется тем, что ты делал здесь. Если не ошибаюсь, то недавно ты засветился и был отстранен от оперативной работы. Алексей Феликсович считает, что ты ведешь свою, пока еще непонятную ему игру.
– При общении с руководством я не нуждаюсь в твоем посредничестве, – отрезал Добровольский. – О том, что делал здесь, доложу сам.
– Как знаешь, как знаешь. Мое дело – предупредить.
– Считай, что предупредил. Прочь с дороги!
Глава 8
Память стен
Томский бросился к Лехе и вцепился руками ему в горло.
– Почему стрелял без команды?! Запомни: если с Юркой что-то случится, я тебя урою!
– Раскомандовался! Да если бы не я, твой Юрка и огнеметом попользоваться не успел бы! И вот, бляха-муха, вместо «спасибо»…
– Хватит вам цапаться, – вздохнул Носов. – Корнилов выкарабкается и отыщет нас. Он маршрут знает.
– Хорошо бы. – Толик отпустил Кипятка. – Но тебя, Леха, в последний раз предупреждаю: командую здесь я!
– Да понял, понял уже…
– Ведите, Данила! – Томский включил фонарик и провел лучом света по сводчатому, сложенному из красных кирпичей туннелю. – По крайней мере, мы добрались до нужного места.
Громов, окончательно пришедший в себя, пошел первым. Томский и Вездеход шагали рядом, а Леха Кипяток в знак того, что полностью осознает свою вину, понуро брел последним.
– Эх, и воняет здесь, должно быть. – Карлик остановился, провел затянутым в перчатку пальцем по стене, брезгливо смахнул серую слизь. – Кабы не противогазы…
На самом деле туннель-труба, в который некогда была заключена река, выглядел, мягко говоря, неопрятно. От самой Неглинки осталась лишь узкая полоса серой жижи на полу, из которой тут и там торчали мумифицированные ветки деревьев, попавшие сюда еще в те времена, когда река была рекой. Часто встречались кости – скелеты крыс и животных покрупнее. Иногда – явно человеческие.
К потолку и стенам лепились мохнатые гирлянды сочащегося влагой мха. Они сразу привлекали внимание тем, что их поверхность шевелилась. Как оказалось, дело было в здоровенных, длиной сантиметров в десять белых тараканах, ползающих по моховым сталактитам. Эти же тараканы-альбиносы прятались в щелях между кирпичами и убегали, как только на них падал свет фонарей.
