Рыжая отвела Макса в одну из будок, меблировку которой составляли широченная кровать со скомканными одеялами, два табурета и стол, на котором красовались тарелки с заплесневелой едой, окурками, жестяные кружки и большая пластмассовая канистра.
Толстуха без предисловий плеснула из канистры в кружки какую-то мутную, подозрительного вида жидкость.
– Ну, поехали! Как говорится, чтоб все стояло и патроны были!
Рыжая сразу выхлебала свою кружку, тут же свернула самокрутку и пыхнула так, что будка сразу наполнилась дымом. Макс лишь смочил в самогоне губы.
– Дальше что?
– А дальше… – Дверь распахнулась, и в будку вошли уже знакомые сутенеры. – Дальше… У нас принято вперед платить. Нет патронов – нет удовольствий.
– Ну-ну. А я еще удовольствиями не воспользовался.
– Заткни хлебало, фраерок. Первач пил?
– Пил.
– А говоришь, не пользовался. Не гони пургу.
– Сколько с меня? – Добровольский расстегнул клапан своего портфеля.
Хищные взгляды бандитов сразу засекли завернутые в промасленную бумагу свертки патронов.
– Да ладно, проехали. – Один бандит уселся на табурет. – Вижу, ты парень свой в доску. Может, в картишки перекинемся?
– Ага! – подхватил второй. – В «двадцать одно»!
– Играть не стану.
Макс произнес эти слова тихо, но веско. Чаша его терпения переполнилась. Если позволить им…
– Станешь! Как миленький!
Один сутенер приблизился к Добровольскому вплотную и вытянул руку, что с его стороны было большой ошибкой. Секунда, и отрубленная по локоть рука плюхнулась на пол. Бандит раскрыл рот, чтобы закричать, но лезвие катаны прочертило на его горле глубокую борозду. Вместо крика из груди вырвалось только бульканье. Кровь из глубокой раны успела залить ему грудь, прежде чем он упал. Второго, пытавшегося бежать урку Макс пригвоздил к двери, воткнув лезвие точно под лопатку. Когда он выдернул меч, мертвый бандит сполз на пол.
Рыжая потаскуха завопила так, что у Добровольского заложило уши.
– Кричишь? Ну-ну. Харам-бурум.
Он распахнул дверь и, переступив через труп, вышел на платформу, где уже начала собираться братва. К этому моменту в другой руке Макса был пистолет.
– Он пришил Лепеха! – вопила толстуха. – И Гремлина тоже!
По платформе прокатился нестройный гул голосов. Еще пара секунд, и Добровольского разорвали бы на куски. Но он оставался спокойным. Выражение лица его, казалось, говорило: «Хотите убить меня? Ну-ну». Он поднял руку, призывая бандитов к тишине.
– Я пришел с миром. Они начали первыми.
– Кого ты лечишь, копеечный?! – Вперед выступил невысокий, но, по всей видимости, весьма авторитетный бандит, из всей одежды на котором были дырявые треники и майка-алкоголичка. – Ты правильных пацанов завалил. Хошь не хошь, ответить придется.
– А что тебя лечить? – улыбнулся Добровольский. – Вот ты больной…
Молнией сверкнуло лезвие катаны, бандит упал, и из-под него выплыла красная лужа.
– …а вот ты мертвый.
На платформе воцарилось гробовое молчание. Такой наглости на станции Китай-город не видывали давно.
Макс показал бандитам пистолет.
– Внимание сюда, братовье! «Глок» семнадцать с магазином увеличенной емкости. Тридцать патронов. Надежная, безотказная штука. Клянусь, что, прежде чем кто-то из вас прикоснется ко мне, по меньшей мере двадцать уродов отправятся в гости к вашему бандитскому богу. Ермолая сюда!
– Ермолаев. Моя фамилия Ермолаев.
Толпа бандитов почтительно расступилась перед коренастым коротышкой, одетым в наглухо застегнутый китель военного покроя, галифе и до зеркального блеска начищенные сапоги. Полное лицо Ермолая было пунцовым, как у человека, испытывающего проблемы с давлением. Он моментально оценил обстановку, нахмурился.
– Ты убил моих людей, незнакомец. За что?
– Они начали первыми.
– Они здесь хозяева, а ты – гость.
– Я и вел себя, как положено гостю.
Ермолай начал сворачивать самокрутку, чтобы взять паузу и вынудить Макса продолжить говорить. Однако тот не проронил ни слова. Лишь когда пахан затянулся и выпустил из ноздрей дым, Добровольский продолжил:
– Мне надо поговорить с вами без свидетелей. Думаю, тогда все станет ясно.
– Вообще-то у меня нет тайн от братков, но… – Ермолай резко обернулся к толпе. – Пошли все к чертовой матери!
Авторитет Ермолая был настолько высок, что толпа беспрекословно начала расходиться, и вскоре платформа станции Китай-город приобрела обычный вид.
Макс, наклонившись к уху Ермолая, что-то прошептал. Выражение лица пахана резко изменилось. Он бросил самокрутку на пол, растер носком сапога, взял Добровольского под руку и указал на будку, которая отличалась от остальных тем, что выглядела более или менее прилично.
По пути Ермолай жестом подозвал одного бандита и что-то ему сказал.
Внутреннее убранство будки пахана удивило Макса. Здесь царили чистота и порядок. Бумаги на письменном столе были разложены в аккуратные стопки. Десяток стульев с резными спинками и мягкими сиденьями – расставлены у стен. Диван, на который тут же уселся хозяин, был застелен чистым покрывалом зеленого цвета. При свете огня, полыхавшего в снарядной, установленной на стальном треножнике гильзе, лицо Ермолая приобрело цвет меди.
– Садитесь, Макс. – Пахан указал на стул. – Устал я. В общей своей массе ребята у меня хорошие. А если злые, так виноваты в этом не они, а житуха наша. Однако управлять такой кодлой – то еще занятие. Разные экземпляры встречаются, и чтоб удержать всех в узде… Да что я рассказываю… Сами, небось, все знаете. Итак, вам потребовался Бурый?
Добровольский кивнул.
– Да. По моим сведениям, бывший челнок примкнул к вашим и осел в Китай-городе.
– Есть такой. Примкнул. Гм… Мои ребята подобрали Бурого на перегоне у Комсомольской едва живого. Кто-то проделал ему хорошую дыру в пузе. Выходили. Теперь он с нами.
– Это он. Точно.
– Если Бурый на станции, то сейчас его приведут. Чайку или чего покрепче?
– Чаю, если можно. Спасибо.
Все повторилось в точности так, как было на Автозаводской. Уважение к организации, представляемой Добровольским, было настолько высоко, что к нему обращались на «вы» и старались предупредить любое желание. Руководители метрогруппировок, в отличие от рядовых их членов, по всей видимости, знали о существовании тайного правительства и его возможностях, поэтому относились к Максу с должным почтением.
Ермолай заварил грибной чай. Когда хозяин и гость выпили по половине кружки пахучего напитка, в дверь постучали.
