– Зря ты пришла, Валенси, – холодно произнес Дэвид из угла комнаты. Он сидел в кресле, поэтому я не сразу его заметила. Бледный, с дрожащими руками, в которых он сжимал нож, словно сделанный изо льда. – И зря сделала это одна.
– А кто сказал, что я одна? – спросила я, падая на колени перед сестрой и чувствуя, как метель сзади меня сгущается, но не принимает человеческую форму.
Дэвид все понял и кинулся бежать, но дверь была перекрыта пургой, поэтому бывший Жен ринулся к окну. Но нельзя сбежать от стихии. Жаль, что он, похоже, еще этого не осознал.
Только упав на колени возле сестры, я поняла, что Женевьев все еще жива.
– Жен… – прошептала я, чувствуя, что глаза наполняются слезами. Ее ладонь была холодной, и кажется, продолжала стремительно остывать. – Открой глаза, Жен! Пожалуйста!
– Вал? – слабо прошептала Жен и дернулась, видимо, пытаясь встать. – Дэвид… он…
– Лежи, тебе нельзя вставать! – Я мягко нажала на ее плечи, заставляя снова лечь и расслабиться. – Не переживай, тут Ранион! Мы знаем про Дэвида. Не все, конечно, но я догадалась, что проклятье – не только моих рук дело. Все завязано на той книге.
Я подвинулась, позволяя сестре разглядеть, что происходит в комнате. А Жен почти не смотрела. Ей было все равно. Сестра начала рассказывать историю, постоянно сбиваясь и задыхаясь. Она словно боялась, что не успеет пролить свет на все.
– Ранион, я все объясню! – завопил Дэвид. Ему было несложно перекричать слабый голос едва живой жены. – Это Женевьев, это все она!
Вихрь из снежинок приобрел очертания человека. Ранион не выдержал. Его глаза сейчас сверкали синим, а волосы развевались за спиной, словно хищные ледяные змеи.
– Дэвид, ты убил ту, которую я очень любил. Ту, которую ты забрал у меня. Это ведь ты ее забрал. Думал, я не догадаюсь? – прищурился ледяной, и в комнате стало холодно, будто мы оказались на улице в сильный мороз.
– Это все придумала она! – снова заистерил Дэвид без зазрения совести, показывая пальцем на Женевьев.
– Он врет, – очень тихо простонала Жен, и в ее глазах мелькнул ужас. Только я могла в полной мере понять, что именно он значит. Жен боялась, что умрет и не сможет ничего сказать в свою защиту. Что мы поверим Дэвиду и никогда не узнаем правду.
– Тихо, – всхлипнула я. – Успокойся. Я знаю, что ты не подставила бы меня и никогда не предала бы Раниона. Это он врет! Очевидно. Я верю тебе без сомнений. Абсолютно верю. Правда.
– Дэвид, вот в этом весь ты. Нагадить исподтишка и свалить вину на другого, – с презрением припечатал Ранион. – Ты был таким даже в детстве, сейчас ничего не изменилось. Я долго спускал тебе с рук и то, что ты занял мое место, едва появилась такая возможность, и то, что притащил в город этого двинутого Дилана, и то, что по твоей милости едва не убили Валенси. Но это… Жен… Жен была последней каплей.
– Ей все равно не выжить! – всхлипнул Дэвид. – Я не хотел, чтобы ты знал! Просто надеялся сохранить нашу дружбу.
– Нет, Дэвид, единственное, чего ты хотел, – сохранить свою шкуру. Ах да, еще получить что-то, принадлежащее мне. Но ты же в курсе, я всегда все узнаю. Рано или поздно. Что ты с ней сделал? Что ты сделал с Женевьев?
Дэвид дрожащей рукой вынул из-за спины нож, который сжимал побелевшими от напряжения пальцами.
– Это ты мне его показываешь или угрожаешь? – не понял Ран, но на всякий случай одним выверенным движением выбил оружие из руки Дэвида.
– На стали остатки проклятия… – признался маг и покорно прислонился к стене. Я смотрела в его потерянное лицо. Именно так выглядело смирение. Дэвид знал: ему не простят то, что он натворил. И был готов к расплате.
Ранион простил ему меня, но не простит Женевьев…
Боль ударила прямо в сердце так неожиданно, что я едва не задохнулась. Оказывается, осознавать, что ты лишь жалкая замена, – это так мучительно… Наверное, Дэвид чувствовал такую боль неоднократно и многие годы. Но вряд ли это его оправдывало. И тогда, и сейчас.
Я наблюдала за ним без жалости. Рядом из последних сил сжала мою руку Женевьев. Наверное, ей было страшно смотреть, как умирает отец ее ребенка.
– Позаботься о Китти, – попросила сестра. – У нее никого не останется.
– Ты будешь жить, – упрямо возразила я, не давая воли слезам. Сказала это с такой уверенностью, будто и правда ее испытывала. – Ты будешь жить!
Дэвид не пытался сопротивляться, когда по его ногам поползла ледяная корка. Он лишь тихо поскуливал, прикрыв глаза. Наверное, он это заслужил, я не вправе такое решать. Ранион даже не стал дожидаться, когда бывший друг превратится в ледяную статую. Он оттеснил меня на полу и бросился к Жен. Она тут же встрепенулась и отыскала глазами его лицо.
– Я ведь действительно любила тебя, Ран, – призналась сестра едва слышно. – Всем сердцем. Ты был моим миром… Зачем Дэвид его разрушил? Он убил меня, не задумываясь. Значит, ему была нужна не я?
– Просто себя он всегда любил больше, чем всех остальных, – грустно отозвался Ранион, сжимая ее руку.
Женевьев даже не поморщилась от прикосновения, а значит, или оно не было ледяным, или моя сестра просто уже ничего не чувствовала. И от первого, и от второго сжималось сердце. Но я предпочла бы все же собственное разбитое сердце. Это маленькая плата за жизнь Женевьев.
– Я ведь умру, да? – тихо и обреченно спросила она, доверчиво заглядывая в глаза Раниона, будто надеялась там найти ответ.
– Жен… – голос Раниона дрогнул.
– Значит, умру, – невесело усмехнулась она. – Мне нельзя умирать. У меня Китти.
– Ран, сделай же что-нибудь! – всхлипнула я. – Пожалуйста, если ты можешь ее спасти, спаси! Спаси любой ценой!
– Не уверен, что получится. И что это лучший выход…
Впервые я видела Раниона потерянным.
– Не дай мне умереть Ран… – взмолилась Жен.
– Хорошо, – кивнул он. – Дай мне свою силу.
Я потрясенно смотрела на то, что происходило перед моими глазами. Теплая и такая привычная огненная сила Жен обнимала сестру, словно кокон, смешивалась с ледяной силой Раниона и от этого взаимодействия меняла цвет. Сначала всполохи стали белыми, потом снежно-голубыми, а после и вовсе исчезли, растворившись в неподвижной фигуре Женевьев.
Бледная кожа и иней на волосах. Женевьев изменилась, и эти изменения были знакомыми и пугающими. Сейчас ее глаза были закрыты. Она то ли спала, то ли была без сознания. Но я была уверена, что едва она их откроет, увижу синее колдовское сияние.
– Она, – прошептала я, – она будет жить?
– Если так можно назвать мое существование… – признался Ранион, вскинув на меня свои колдовские глаза, в которых застыла боль.
Ранион нежно держал Женевьев на руках. Ее тело покрывалось инеем, а в волосах блестели, словно украшения, льдинки. Только вот замерзало почему-то не ее, а мое сердце, которое в этот миг потеряло всякую надежду.
