— Другого места не нашли! — испортила нам романтику тетка с авоськой.
— Не искали! — не промолчал Терёхин и будто ей назло закрутился волчком, оторвав меня от земли. — Ой, простите…
Извинился, когда чуть не завалился вместе со мной на парня с девушкой.
— Ничего-ничего, — ответили нам с доброй улыбкой.
И он наконец поставил меня на землю.
— В кафе соглядатаи, а мне безумно хотелось тебя поцеловать.
— А вне кафе их нет? — заглянула я ему через плечо.
За нами наблюдали две девушки: по виду официантки, вышедшие покурить. Он на миг обернулся.
— А плевать!
И снова впился мне в губы.
— Ловлю момент, пока ты добрая баба Яга.
И взял за руку, до боли стиснул мне пальцы — и это было непередаваемо прекрасное чувство.
— Как же долго я тебя ждала, Кощеюшка, — выдала я, прищурясь.
— Нефиг по добрым молодцам было бегать.
— Быстро стань серьезным! Надо соответствовать деловому костюму.
Я провела рукой по лацкану: моей ладони это очень понравилось. Глупая ладонь и глупая я. Но улыбка не спрашивает разрешения приклеиваться к губам или нет. Она просто сияет, вместо солнца, прячущегося в облаках.
— Куда мне с малявкой быть серьезным? С тобой только в куклы играть.
— Только не в дочки-матери. Играй в отцы-сыночки без меня.
— Выспалась, значит? — скривил он губы уже не в улыбке.
— Квартиру убирала.
— Зачем?
— Чтобы чисто было.
— Так все плохо? — искренне удивился Терёхин и даже вспыхнул. Или солнце наконец вспомнило, что пора развести тучи лучами. — Надо вызвать уборщиков?
— А баба Яга зря пахала, что ли, все утро? Думаешь, у неё в избушке Домовенок Кузя пол метёт?
Терёхин улыбнулся — снова добро.
— Ну, если только у неё в избушке…
Боже, теперь вспыхнула я… Ну вот что ляпнула-то, что?!
— В замке Кощея домовых с мётлами тоже не видать. Пошли, что ли, Кощеюшка?
Я взяла его под руку. Девушки все равно резко решили бросить курить и ретировались на рабочие места. Надеюсь, помоют руки с мылом, прежде чем приступят к рабочим обязанностям. Нам одна из девиц улыбнулась как-то очень застенчиво, и я поспешила отвернуться, чтобы повесить куртку на спинку стула.
— Ты не мёрзнешь в пиджаке? — спросила я Терёхина почти что о погоде.
— Меня мысли о тебе подогревают. Сильно! Я бы и пиджак снял, да неприлично в приличном месте.
А место действительно было приличным. И быстрого обслуживания. Терёхин видимо заказал обед заранее. Ну, а что — рабочий день, каждая минута на счету у деловых людей. Это не мы, на вольных хлебах пасущиеся…
— Вам блины сейчас нести или к чаю? — спросила официантка.
— Какие ещё блины? — спросила я напрямую Терёхина.
— С лососем, — ответил тот просто.
— После солянки? Ты рехнулся?
— В счёт завтрака. Мы ж не позавтракали.
Ну блин, Кощей! А за языком следить другой дядя будет, не ты?! Девка аж красной стала. Ты тут завсегдатай. На тебя, может, планы строили, а ты любовницу под глаза приволок. Да мне сейчас отравы какой-нибудь в чай насыпят!
— Быть тощей в пятнадцать ещё куда ни шло, но в тридцать можно детские вещи из гардероба уже выкинуть, — никак все не закручивался в трубочку на манер блина его длинный язык. — Тебя тетя Таня одними блинами снова кормить будет, дождёшься!
Кажется, ты сейчас у меня дождёшься!
— Девушка, одну порцию блинов отмените, а если никак, вынесите во двор бездомным собачкам. Пусть и у них сегодня праздник будет.
Я выдержала и взгляд официантки, и взгляд заказчика.
— Валерий Витальевич не против, — добавила я тут же.
Девушка вспыхнула ещё сильнее и уставилась на Терёхина, но тот промолчал, и она ушла.
— Тебе очень важно на своем настоять?
— Нет. Этой болезнью ты у нас болеешь. А я просто возьму половину блинов у тебя. Тебе похудеть не мешает. Это раньше у тебя не в коня корм был, а сейчас очень даже в коня.
— Я предпочитаю худеть иным способом, — усмехнулся Терёхин.
— А я не забираю свои слова обратно. Обеденное предложение остается в силе. Вместо солянки. Но сегодня ешь суп. И можешь даже с хлебом.
— Тебя съесть на ужин не удастся никак?
Я тяжело выдохнула.
— Меня мать съест на полдник. Если ты только совсем бездомный пес и на кости бросаешься.
— Нет, квартира есть. Еще и убранная бабой Ягой. А на ее костяную ногу я всегда готов наброситься. Как пионер.
— Ты октябренок!
— Галстук у меня сегодня красный, если не заметила, — и он провел по нему рукой, а у меня было чувство, что по моей груди, так в ней все закололо. — Так что я пионер всем пример… Что?
Это Терёхин спросил у официантки, которая подошла к нам почти что на цыпочках и скромненько так протягивала ему записку.
— Это по поводу моих блинов, что ли? — спросила я довольно громко.
Девушка сделалась совсем пунцовой. Терёхин тоже. Что в записке? Признание в любви?
Глава 42 "Блин горелый"
— Нет, не про блины, но блин горелый… Александра, с тобой в приличном месте появиться нельзя. Передай Марии Александровне, — посмотрел он наконец на бедную девушку, — что Сказочница Аля раздаёт автографы только на сытый желудок. Дайте нам уже поесть, в конце-то концов!
Девушка с извинениями и опущенной головой бесшумно и спешно удалилась.
— Тебя весь город знает? — спросил он как-то жестко и недобро.
— Понятия не имею, кто меня знает… А что в записке?
— Вопрос ты это или не ты? А я не знаю, ты или не ты. Временами ты, а временами Злюка-Клюка Шестнадцатая. Как мы с тобой засветились-то? Фотку с тэгом во ВКонтакте не получишь?
— А у меня ни перед кем никаких обязательств, как и у тебя. Я в джинсах, не накрашена. Страшнее бабы Яги. Разве Валерий Витальевич на такую позарится, когда рядом восемнадцатилетние цацы в белых блузках стреляют глазками?
— Ревнуешь?
— Я? Тебя? Да Бога ради! Хоть со всеми малолетками Питера светись! Только меня сначала пошли далеко и надолго.
— Я лучше с тобой пойду далеко и надолго. Ты что телом, что мозгами не старше восемнадцати, честное пионерское.
— Ты не был пионером.
— Честное октябрятское, я не вру. Ешь, малявка. Взрослому дяде на работу пора, хотя и не хочется. Ну, невкусно, что ли?
