Да, уши мне сейчас мама надерет. Но только после душа. Правда сначала нужно вытолкать оттуда сестренку с феном.
— Ты чего не с пижамой? — удивилась та.
— Ухожу я от вас, злые вы…
— Аль, я серьезно!
— Так и я серьезно. У меня вынужденное свидание.
— Какое? Ты же спать собиралась… — хлопала сестренка большими глазами.
— А я от своих планов и не отказываюсь. Я только локацию меняю. С вами мне все равно не уснуть будет. Приду утром, так что можете на засов запереться.
— Ты серьезно сейчас?
— Вероника, уйди уже наконец! Не лето, чтобы прямо из душа на улицу прыгать. И достань мне какой-нибудь из своих старых рюкзаков.
Через десять минут я вывалилась в коридор с зубной щеткой, дезиком и испариной на лбу — не от душа, а от мыслей, что я делаю сейчас несусветную глупость.
— Аля, что ты затеяла?!
Мать преградила мне дорогу, но у меня от страха перед встречей с Терёхиным сжался не только желудок, и я спокойно протиснулась по стеночке в комнату, чтобы бросить все в школьный рюкзак, который Вероника заботливо положила возле моей сменки.
— Аля!
Я обернулась, застегивая на весу молнию.
— Мама, я завтра вернусь. Не рано. Так что увидимся вечером, после работы. Тогда ты точно успокоишься, и я смогу жить дальше. А не успокоишься, мне придется свалить навсегда.
— Он за тобой приедет?
— Я — за ним. У нас машина одна на двоих нынче.
— Аля, не надо за ним ехать. Аля, успокойся! Так нельзя…
— Мама, а как можно? Мне тридцать лет. Я могу сама решать, с какими мужчинами встречаться и какие подарки принимать. Испанский стыд на то и испанский, чтобы в России его не испытывать. Успокойся, мам! Ты никогда не думала, что твои подружки и наши соседи мне просто завидуют? Не думала? А вот подумай и успокойся. Коньячка выпей. Отпустит.
— Я тебя не отпускаю!
И она действительно встала в дверях.
— Рискуешь познакомиться с моим хахалем лично. Он сказал, что поднимется, если я не спущусь.
— Ты же едешь за ним…
Черт, сболтнула лишнего. И без коньяка.
— Он на такси приедет, и мы поедем куда-нибудь… Ночь длинная.
— Не езжай к нему домой… — выдала она мне шепотом, будто ей самой стало страшно от собственной глупости.
— Мам! Мы взрослые люди, мне тридцать, ему — сорок. Мы, наверное, без твоих советов решим, что нам делать. Для этого, кстати, домой ехать совсем не обязательно. Мама, дай мне пройти!
Я прошла, к кладовке, стащила с крючка куртку, вытащила из-под вешалки кроссовки. На мне штаны из мягкого вельвета — в них спать удобнее: цвет в цвет с Баронессой буду. Да что ж меня так трясет? Футболка уже вся мокрая, а это ж только начало… Чего только, не понятно.
Вероника подняла брошенный на пол рюкзак, пока я перекидывала через голову сумку — нет времени перекладывать вещи, в спешке обязательно что-нибудь забуду. Ключи от дома, например, в который мне все же хочется вернуться.
— Аля, удачи! — шепнула Вероника и хотела подмигнуть, наверное, но в итоге зажмурилась.
Я перекинула рюкзак через плечо.
— Буду не раньше полудня. Завтрак для меня не оставляйте.
И хлопнула дверью. У меня еще минут двадцать в запасе, но их я лучше проведу в машине, чем в прихожей. Для нервов спокойнее. И белые ночи за тонированными стеклами не так страшны. Особенно, когда говоришь по телефону. Не с Валерой. С Игорем, которого у меня получилось послать на нужные три буквы.
— Да, гитара в полном порядке…
И я не врала — заставила себя взять ее в руки. Думала, гитара поможет мне взять в руки себя самою. Но это было еще до приходы мамы, до разговора с Терёхиным — в прошлой жизни, короче.
— Извини, я не сдержалась. Но давай я тебе хотя бы часть денег переведу, если ты стремишься помочь мне разнесчастной… Давай, а? Жить дружно?
— Может, натурой отдашь?
— У меня «зюб», забыл? До июля ни-ни…
— У тебя все нормально с зубом. И с голосом. У тебя с мозгами не того немного. Или много — давно не виделись. Ну, натурой? Совсем маленьких возьмешь? Двухлеток… Это капец для меня, а ты сможешь. Я знаю, что тебя дети любят…
— Все потому что я их не люблю. Чем меньше женщину мы больше… Когда надо?
— На будущей неделе. Двухлеток. С зайцами и морковкой…
— Ну ты пошляк… Ты там только скажи воспиталкам своим, чтобы не лезли ко мне со своим умным мнением. Детки их умнее. Они не в них, они в дураков-родителей. Игорь, ну блин… Когда-нибудь я научусь говорить тебе «нет».
— Не получится. Я просто подготавливаю почву, чтобы ты кому-нибудь сказала да про собственного ребенка.
— Не дождешься…
— Может, и не дождусь… Но ты у нас девушка непредсказуемая. Может, и уговорю…
Пауза. Ждёт, когда пошлю? Не дождётся!
— Короче, в четверг — три группы малышей. Начиная с десяти утра. Полчаса с пятнадцатиминутным перерывом. До двенадцати надо управиться, потом они спать…
— Не грузи меня, ладно? Я никогда не опаздываю на работу и не задерживаюсь на ней. Это работа и только. Не надо включать со мной режим «хромой собачки». Мне этих детей очень жалко, но я не собираюсь ради кармы выходить из зоны комфорта. Ничего личного, ясно? Я не ты, я не святая.
— Аль, твои подколы раздражают, понимаешь?
— Ты не думал, что навязывая людям свое мировоззрение, ты их тоже раздражаешь? Я не могу решить проблему этих детей даже сказкой. И все же даю этому миру достаточно. Жертвенность — это не обязательное качество хорошего человека. Я вот честно общаюсь с тобой только из-за того, что знаю тебя с детства. Тогда ты ещё не был таким упёртым в спасении чужих детей.
— Просто надо понять, что если не ты, то кто…
— Конь в пальто! Отстань, ладно? Иначе я не приду. У меня нет потребности кого-то спасать.
Мне бы себя уберечь от неправильных решений.
Я бросила телефон на соседнее сидение и уставилась на серые кирпичи трансформаторной будки, в которую упирался носом мой — да, по доверенности уже мой — Хайлендер. Как пробить стену непонимания головой, я не знала, но билась с завидным упорством. Зачем? А затем, что детскими болезнями нужно переболеть в детстве — тогда и не нужно в тридцать бежать в ночь, роняя тапки, непонятно с кем… С кем, понятно, но зачем — непонятно точно!
Краем глаза я заметила такси, но не вышла.
— Ты почему за рулём?
Валера открыл дверь раньше меня, и мы оказались лицом к лицу.
— Привычка. Дурная… — попыталась я быть серьезной, но не смогла: губы сами расплылись в безумную и даже малость счастливую улыбку.
