— Я могу пересесть в кресло! — попыталась выбраться я из кожаного плена.
Но сделать это с первой попытки не получилось: диван слишком мягкий и глубокий, а потом и чужая рука с полным стаканом вдавила меня в высокий валик подлокотника.
— С дядей Серёжей ты обнимаешься, а со мной даже на одном диване сидеть отказываешься? — почувствовала я горячее дыхание Терёхина у самого уха, такого же горячего, как сейчас моя грудь и золотая жидкость в стекле, готовом треснуть под нервным напором моими пальцами.
— Нужно было руку пожать, да? — боялась я повернуть голову даже на те сорок три градуса, которые плескались в дрожащем стакане. — Некрасиво бы получилось. Я с ним всегда обнималась.
— А со мной не обнималась и не собираешься этого делать, да?
Его рука скользнула по спинке дивана за пульсирующим затылком и нависла над моим правым вздернутым плечом.
— Чего ты хочешь, Валера? — еле озвучила я стучащий в висках вопрос.
— Выпить с тобой хочу. Ну, чего не пьёшь? У нас ещё полбутылки есть.
— Я не пью в таких количествах.
Я все пыталась прекратить шумно дышать, но, кажется, сердцебиение только усилилось. Это реакция на терпкую туалетную воду, точно. Только бы не чихнуть… На все приличия! Господи, да что ж он душный-то такой во всех смыслах?!
— Я спаивать тебя не собираюсь, — продолжал он вещать мне в ухо, убирая за него волосы, прилипшие к моим плавящимся щекам. — Виски не портится. Не сегодня, так завтра допьём.
— Завтра?
Я все пыталась понять ход его мыслей и не могла.
— Завтра меня здесь не будет, — заполнила я пугающую тишину.
— Тогда послезавтра. Или до дня рождения я тебя не увижу?
Это тот вопрос, ради которого он играл с моими волосами?
— Наверное, нет. И на работе я не пью.
Рука Валеры поползла вверх, и моего горячего уха коснулось стекло его холодного стакана.
— Ты хочешь меня о чем-то спросить? — бросила я последнюю спасительную карту.
Я уже смяла подлокотник до костей — своих и дивана: то ли собака пихнула хозяина ногами, то ли это стакан в терёхинской руке вдруг превратился в гирю и опрокинул на меня своего держателя. Я уже держалась из последних сил, чтобы прямым текстом не попросить Валерия Витальевича слезть с меня.
— Нет, — ответил он.
Но у меня от сердца не отлегло, как и от плеча, уткнувшегося Терёхину в подмышку. Сухую, а вот в своей я уже не была уверена.
— Я жду, когда ты расскажешь мне что-нибудь интересное, а ты все молчишь. Плеснуть тебе еще для храбрости?
— У меня еще есть, — тряхнула я стаканам, борясь с желанием вылить все Терёхину на колени: тогда, может, он соблаговалит отодвиться от меня, хотя бы для того, чтобы отряхнуть брюки. Впрочем, я многого хочу: с боксером в доме привыкаешь ходить в мокрых штанах…
— Александра, скажи, какой тайный смысл твоего появления? Не надо только лечить меня днями рождения. Никогда Марианна не приглашала никаких гостей и уж точно не нанимала аниматоров.
— Она меня не наняла, — боялась я шелохнуться и даже сглотнуть. И выпить тоже боялась. Мне тут трезвая голова ох как нужна!
— Вот я и спрашиваю, что ты тут делаешь?
— Виски пью, — отшучивалась я уже из последних сил. — С тобой. По старой памяти. Валера! — я все же не удержала возглас на уровне шепота. — Ты можешь собаку подвинуть хоть чуть-чуть?
— Не могу. Это ее диван. Во всяком случае ночью.
— Тогда можно я все-таки пересяду в кресло?
— Нет, тогда мне до тебя будет не дотянуться, — и Валера демонстративно ткнулся стаканом в мой. — Пей, Александра. Для храбрости. Ты ведь хочешь сказать мне что-то очень важное и все никак не можешь решиться.
— Ничего я не хочу тебе сказать. Лучше ты, — уткнулась я губами в стакан, делая вид, что пью, а потом действительно глотнула. Для храбрости. — Скажи, как собаку зовут. Не Буся же?
Валера усмехнулся в голос, сделал глоток и отвернулся от меня, чтобы погладить боксера.
— Баронесса ее зовут.
Я тоже усмехнулась и тоже в голос.
— И как Баронесса превратилась в Бусю?
— Так же, наверное, как Александра в Алю, — вернул он взгляд на меня. Хорошо, без руки. — Кому-то лень произносить полное имя.
— Не в моем случае. Меня просто папа хотел назвать Алевтиной, а мама Александрой. Сошлись на Але, но в свидетельстве пришлось написать все же Александра, но я класса до второго в школе с первого раза на Александру не отзывалась. А на Сашу и подавно.
— Ты никогда не рассказывала про это.
Я выдержала взгляд, даже когда он спрятался за поднятый к губам стакан. Глоток у Терёхина был намного больше моего.
— А ты никогда не спрашивал.
— Да даже если бы спросил… — он вернул стакан на колени. — Ты бы не ответила. Ты очень мастерски уходишь от ответов на неприятные тебе вопросы, но я могу повторить свой вопрос: что ты тут делаешь?
— Я же ответила тебе. Ну почему ты не веришь? Я разве когда-то лгала?
— Ты нет, а вот Марианна врет постоянно. Ну?
— Ну я не знаю, Валера… Она мне сказала, что мои координаты дала ей какая-то ее знакомая, и она понятия не имела, что это я… Это было утром. В обед мы с ней встретились на кофе, хотя я и сказала, что временно не работаю на днях рождениях. Потом ты позвонил. Ну и затем она уломала меня сказать «да»…
— На что? — перебил меня Терёхин там, где перебивать не было никакой необходимости.
— Сделать день рождения для Арсения. На что еще?
— Вот я и спрашиваю… Вы помирились, раз ты сказала, что это не в службу, а в дружбу?
— А я с ней и не ругалась, — выдала я уже шепотом. — Просто…
— Десять лет у вас не было времени встретиться, — подсказал ответ брат Марианны. Правдивый такой. И ужасный одновременно.
— Валера, это очень сложно… Давай не будем.
— Не будем пить? Или будем? — усмехнулся он.
Получил, что хотел или остались еще вопросы, которые нужно решать вот так — бедром к бедру, стакан к стакану?
— Будем! — я подняла бокал. — За встречу!
— Очередную… — не смог промолчать Терёхин и стукнул стаканом по моему… Почти что носу!
Я вцепилась зубами в край стакана, хотя думала просто сделать глоток, но Терёхинская рука чуть не переломила мне шею — между моими губами и его грудью остался только этот чертов стакан. Нет, не чертов, а спасительный.
— Тихо! — шепнул Валера мне в ухо, продолжая душить.
Собака подняла голову, даже фыркнула, но не слезла с дивана. Замок на двери щелкнул. Что-то упало.
