– Неужели проговорилась? – сквозь вязкий сон подумала Софья, но сразу же отогнала эту мысль – если даже проговорилась, судьбу человека разве этим можно изменить?
Что касается бердцев, они много раз, цокая языком и удрученно качая головой, обсуждали причудливые узоры, которые рисует на полотне жизни провидение. Никто из них не сомневался, что приключившаяся много лет назад недолгая связь Симона и Софьи была задумана для того, чтобы однажды, вычурно переплетясь судьбами, прийти к подобному горькому финалу. Но никому из них в голову не приходило усмотреть в том горьком финале хоть малейшее осуждение небес. Какое может быть осуждение, когда именно из таких печальных, радостных и полных страдания дней и складывается вся человеческая жизнь.
Рисунки
В третьей аптеке тоже не оказалось берушей. Провизор, полная девушка с круглыми детскими щеками и едва заметным пушком над верхней губой, виновато развела руками – вчера закончились.
– С каких это пор армяне полюбили беруши? – не стала скрывать раздражения Сусанна.
– Не то чтобы полюбили, просто поставляют крохотными партиями. Вот и разлетаются.
– Так заказывайте больше!
– Заказываем. А толку? Все равно привозят в лучшем случае с десяток упаковок.
Сусанну подмывало выпалить колкость, но она прикусила язык – уж за поставки точно не провизорше держать ответ! И все же, выйдя из аптеки, она со злорадством подумала о ее полноте и усах. Совсем еще молодая, но успела заработать проблемы с гормонами. К сорока годам превратится в расплывшуюся, страдающую одышкой потливую квашню. Хорошо, если замужнюю. Благоверный небось станет волочиться за каждой юбкой и изменять жене при первой возможности. Хотя поводов для ревности давать будет мало: сам-то, поди, не Ален Делон. Алены Делоны на таких толстухах не женятся.
Буря, бушующая в Аравийской пустыне, подхваченная ураганным ветром, достигла юга Армении. Солнце раскалило добела крыши домов. Нестерпимо жаркий воздух (казалось – чиркни спичкой, и он мгновенно загорится) царапал нёбо. Песок лез из всех щелей, раздражая свирепой настойчивостью. Придорожные кафе убрали с открытых веранд столики, иначе песчаная крупа умудрялась испортить блюдо за то короткое время, пока официант нес его клиенту. В закрытых помещениях было чуть легче из-за постоянно работающих вентиляторов. Столы приходилось протирать каждые пять минут, еду подавать под крышкой, а любые напитки – в штофах. Кофе же приносили в узкогорлой джезве. Люди разливали его по чашкам и, обжигаясь, мгновенно выпивали, проклиная непродыхаемую летнюю жару.
Сусанна зашла в первое попавшееся кафе, купила бутылку ледяной воды и слойку с лимонным кремом. Слойку съела там же, а воду взяла с собой. Идти было недалеко, но по самому пеклу, от которого не спасали ни платки, ни зонты. Она прихлебывала из бутылки частыми глотками, чтобы не допустить обезвоживания – в противном случае дико разболится голова. К тому времени, когда дошла до дома, остатки воды нагрелись до тошнотворной теплоты. Пришлось вылить их в раковину, а бутылку задвинуть в дальний угол шкафчика под мойкой: иначе свекровь, обнаружив ее, скривится в кислой гримасе – опять потратила деньги на ерунду! Обычно Сусанна отмалчивалась, чтобы не доводить до скандала, но иногда отвечала с откровенной грубостью – не ваше собачье дело, на что хочу, на то и трачу свои деньги! Свекровь разевала рот, будто гармонь до упора растягивала, и заводила свою привычную песню про невестку-деревенщину, непонятно за какие грехи доставшуюся ее непутевому сыну. Сусанна словно того и ждала: встав в боевую позицию, она принималась с меткостью игрока в теннис отражать нападки, стараясь ударить побольней. Свекровь, понимая, что не справляется, пыталась брать громкостью, но быстро выдыхалась и, оглушительно хлопнув дверью, уходила к соседке – изливать душу. Сусанна же, накапав себе полчашки валерьянки и переведя дыхание, принималась за работу. Предварительно распахнув окна, она натягивала на продолговатые деревянные рамы шелковую ткань, подкладывала под нее трафареты с узором, наводила тонкий контур закрепителем и, дав ему подсохнуть, раскрашивала специальными красками. Расписанные гранатами, абрикосами и глиняными кувшинами платки с большой охотой приобретали туристы, коих в Эчмиадзине, где находился Кафедральный собор Армянской апостольской церкви, в любое время года было вдосталь. Деньгами от продажи платков и кормилась семья: свекровь, две дочери и муж, заработавший себе тяжелую болезнь позвоночника.
Под мастерскую Сусанна определила крохотную угловую комнатушку, в которой свекровь раньше хранила всякий ненужный хлам. Сменив витражную дверь на плотную дубовую – чтобы запах краски не пробирался в остальные комнаты, она проводила там дни напролет. Каждые два часа делала небольшие передышки, чтобы дать отойти онемевшей руке. Перекусывала чем-нибудь незначительным, выпивала чашечку кофе, выкуривала сигарету-другую – и снова возвращалась к работе. Едкий закрепитель жег лицо и отравлял легкие бензинными парами, но Сусанна, игнорируя головокружение и резь в глазах, продолжала рисовать. Если не брать в расчет копеечную пенсию свекрови и редкие заработки мужа, ее работа являлась единственным источником дохода семьи.
Львиная доля росписи приходилась на конец осени и зиму, когда туристов было сравнительно мало и можно было порисовать впрок. В апреле Сусанна вынуждена была прерываться из-за разыгравшейся аллергии. Оставшись без привычного занятия, она раздражалась, скандалила со свекровью, была излишне требовательна к учащимся в начальной школе дочерям, которым математика давалась со скрипом. Но больше остальных доставалось мужу, вынужденному выслушивать ее нескончаемые жалобы на ухудшившееся здоровье и беспросветные будни. Накрутив себя упреками и претензиями до предела, она могла больно ударить его словом, обозвав бесхребетной скотиной или же нахлебником. Он мрачнел, отмалчивался. Иногда, не вытерпев, бросал в сердцах: ты же видишь, я делаю все, что могу. Тогда она, засовестившись, умолкала. Он не упрекал ее, но с каждым разом тускнел и делался молчаливее. Редкая возможность выйти на работу превращалась для него в праздник – он тогда старался задерживаться в автомастерской, где нашел себе подработку, допоздна, чтобы вернуться к тому времени, когда жена уже спала. Однако он ее любил и, если она уезжала, отчаянно по ней скучал. Он был единственным, кто знал и понимал ее, как никто другой.
Перебравшись в Эчмиадзин двадцать с лишним лет назад, Сусанна так и не смогла привыкнуть к его климату. Нестерпимо жаркие лета и промозглые, пробирающие до костей бесснежные зимние ветра доводили до отчаяния и нагоняли тоску. Здоровье тоже не особо радовало: аллергия, которой она страдала с детства, с годами превратилась в настоящее испытание, и сезон цветения приходилось проводить взаперти. Сусанна непрестанно кашляла и чихала и расчесывала до крови покрытые коркой экземы подколенные ямки и сгибы локтей. Лекарства и строгая диета не помогали, выезды на море и лечение в санаториях тоже облегчения не приносили, а порой даже усиливали симптомы. К середине мая аллергия наконец отступала, чтобы, напоминая о себе сухим раздражающим кашлем и высыпаниями, вернуться к следующей весне новыми тяжелыми приступами.
