И это только в нынешней жизни. В будущей, возможно, умение летать поможет ему достичь других целей. Исправить былые ошибки и заплатить старые долги.
Так что он заново установил тренажер Мэйв. Корваллис любил ее, несмотря на некоторые черты характера – и даже, возможно, именно за них. И отпечаток ее противоречивой личности читался в каждой мелкой детали тренажера. Все было придумано и собрано на ее особый лад, вплоть до выбора креплений и устройства обвязки. Тренажер был священной реликвией, не чем-то, что можно доверить подчиненному, поэтому Си-плюс год разбирал его сам – страусовые перья и вышивку бисером, макраме, индейские ткани и внутривенные капельницы. Он поместил все за стекло в своего рода музее или святилище в уголке старого боинг-филдовского ангара. Раньше тут проводили техобслуживание частных самолетов, теперь ангар пустовал, поскольку ремонтные работы осуществляли специальные роботы прямо на поле или даже в полете.
Механическую часть системы Корваллис выстроил заново с нуля. Обвязку изготовили специально для него, с подушечками, чтобы он не заработал пролежни, даже если проведет в ней недели. Сервоприводы были мощнее и в то же время более чуткие. Он добавил большие вентиляторы, которые обдували его ветром, когда он грезил, будто пикирует или резко взмывает в восходящем потоке.
Покуда инженеры этим занимались, сам Корваллис изучал фармацевтическую сторону. С тех пор как Мэйв начала этим заниматься, появилось много новых работ. Некоторые препараты, которые она принимала, теперь объявили опасными. Какие-то оказались бесполезными, другие стали основными. Корваллис старался принимать правильные в таком количестве, чтобы достичь желаемого эффекта, но не потерять участки мозга, необходимые для работы – управления значительной частью ИСОП.
Для ИСОП не требовались участки мозжечка, отвечающие за моторику и обработку зрительной информации. Из-за этого с течением времени, по мере приближения к смерти, ему все неуютнее было вылезать из системы. Он спал в ней, видел во сне полет, в галлюцинациях – загробную жизнь. Утром он открывал глаза фотонам, идущим не от солнца, а из оборудования, убедительно его моделирующего.
– Зачем ты это с собой делаешь? – спросила его Зула.
Она стояла внизу на траве – горном лугу, который в реальности был квадратом зеленой краски на бетонном полу ангара, и перекрикивала вентиляторы, моделирующие сейчас восходящий теплый поток. Корваллис спикировал вниз, то есть определенным образом повернул крылья, и это произошло: устройство на голове прочло его мысль, вычислительный блок просчитал результат движения и передал сигналы сервоприводам, которые натягивали одни тросы и ослабляли другие, вентиляторам, создающим ветер, инфракрасным панелям, имитирующим солнечное тепло, и аудиовизуальному симулятору в его шлеме. Он развернулся в полете, чтобы увидеть Зулу, круто пошел вниз, выровнялся и сел на ветку (на самом деле – стальную трубу над зеленым квадратом). Теперь он искоса смотрел на Зулу с расстояния в несколько метров. Вентиляторы выключились, и в наступившей тишине стало слышно, как инженеры аплодируют его безупречному маневру.
– Спустился с небес к восхищенной публике, – заметила Зула.
– Вообще-то публика – существенная часть затеи. Потому-то Мэйв и устроила свой тренажер в акробатической школе, – сказал Си-плюс. – Должно быть убедительно на всех уровнях, верно? А что нужно для убедительности? Квалиа – только часть. Я получаю их через визуальную информацию, движения, потоки воздуха. Однако нужна еще интерсубъективность. Наше восприятие на самом деле настолько же общественное, насколько личное. Почему нас смущают сумасшедшие? Они видят и слышат то, чего не видим и не слышим мы, а это неправильно. Почему люди в одиночном заключении трогаются умом? Потому что некому подтвердить их восприятие. Так что, когда я на тренажере совершаю посадку, мало смоделировать ее и показать мне; другие должны видеть и отреагировать. Ратифицировать квалиа, включить историю в общественную матрицу.
– Интересно, каково было моему дяде, когда его загрузили одного в мир без каких-либо квалиа, – проговорила Зула. – Оказался ли он в аду?
– Я часто думал о том же. Отправила ли его София в ад?
– Сознательно? Нарочно? Конечно, нет.
– Безусловно, – ответил Си-плюс. – Но если нечаянно? Я думаю, да. И все в надежде, что он на самом деле не умер.
– Если бы я не знала тебя семьдесят лет, то решила бы, что препараты ударили тебе в голову, – сказала Зула. – А так все больше и больше похоже, что ты занимаешься тем же, чем когда-то у Доджа, – заумными исследованиями.
– Спасибо. Так и есть. Впрочем, препараты действительно ударили мне в голову, так что, надеюсь, ты не обидишься, если я не стану снимать шлем. У меня проблемы с полем зрения, когда я его резко снимаю.
– Не обижусь, – ответила Зула. – Хотя мне было бы приятнее, если бы ты смотрел прямо на меня.
– Вообще-то я смотрю прямо на тебя, – сказал Си-плюс, – просто…
– У ворон глаза по бокам головы, – закончила Зула.
– Я повторяюсь?
– Да. А я подошла бы и обняла тебя, но…
– Ты меня раздавишь. Это конструктивный дефект твоего экзоса, – сказал Си-плюс. – Видишь, ты тоже повторяешься.
Он этого не видел, потому что видеосимулятор убирал лишнее, но Зула была в экзоскелете – последней инкарнации Фрэнка, – через который осуществлялось почти все ее физическое взаимодействие с материальным миром, так что хрупкое девяностолетнее тело было защищено почти от всех опасностей.
– Хорошо прошлась досюда? – спросил Си-плюс.
– Я бежала, – поправила Зула.
– Из-за чего спешка?
– Никакой спешки. Сказали, мне нужно больше встряски. Для костей полезно. Вообще-то я никакой особой встряски не почувствовала.
Впрочем, они оба знали, что экзоскелет точно рассчитывает нагрузку на ее кости, чтобы возникали полезные микротрещины, но не более того.
– Просто зашла навестить умирающего старика? – спросил Си-плюс. – Или послежизнь требует моего участия?
– Скорее преджизнь, – сказала Зула. – К тебе посетители. Я их впущу, когда буду уходить.
– Ты не останешься?
– Пробегусь вокруг Боинг-филда. Но за предложение спасибо.
Корваллис взлетел с ветки и немного покружил в восходящих теплых потоках, пока не вошли посетители.
Енох и Солли.
Он знал их уже сорок лет и смирился с тем, что время над ними не властно. Тем не менее он покружил над ними, разглядывая их с разных углов.
– Собираете заседание Societas Eruditorum?
[3] – спросил Си-плюс.
– Вы – единственный оставшийся член, – сказал Енох. – Это заседание из одного человека.
– А вы?
– Мы, собственно, не члены как таковые, – ответил Енох. – А скорее консультационный совет.
