— Вы же были бескорыстны, общаясь со мной? — нахмурилась Оля.
— Да! — сердито произнес он. — То есть нет… Да, да!
— Пал Палыч, миленький… все пройдет, — сказала Оля. — Вот лето кончится, и я уеду. Больше вы меня никогда не увидите. Забудете как сон. Все пройдет…
— Нет, вы подумайте, она еще меня утешает! — полушутя-полусерьезно произнес Пал Палыч. — Я бы душу продал за то, чтобы снова стать молодым! Как Фауст…
— А вы вовсе и не старый! С чего это вы взяли, что старый?.. — насмешливо сказала она.
— Вон, седой весь! — он дернул себя за волосы.
— Дело не в этом. И вообще… — вздохнула Оля. — Помните, я вам рассказывала о вашем тезке, тоже Павле? — неожиданно спросила она.
— Сыне Степана Андреевича? Да, конечно…
— Он хороший человек. Все его ругают почем зря, а он — хороший.
Некоторое время Пал Палыч смотрел на Олю. Потом вздохнул, сел снова в свое кресло.
— Павел. Хоть одно утешение — ты полюбила человека по имени Павел.
— Да я еще сама не поняла, люблю его или нет…
— Любишь, любишь! — сердито закричал Пал Палыч. — Я же не слепой… И жениха даже из-за него бросила! А женихами просто так не бросаются!
— Пал Палыч…
— Все, Журавлева, иди, некогда мне с тобой лясы точить, у меня дел полно!
Оля уже взялась за ручку двери, но Пал Палыч снова ее окликнул:
— И гадость эту тоже забери…
— Какую гадость? — растерялась Оля.
— Вот эту, — он швырнул на стол стопку толстых глянцевых журналов. — С начала лета у меня копятся… В коридоре, перед кабинетами, разложи, чтобы пациенты, значит, не скучали. Любит бабье всякую ерунду читать!
…Он сидел за воротами в машине и все глядел на телефон, точно раздумывая: звонить или подождать еще немного?..
— Я здесь! — закричала Оля, и, распахнув дверцу, упала на переднее сиденье. — Долго?..
— Очень! — серьезно ответил Павел и поцеловал ее. — Прокатимся немного?
— До поворота…
Они поехали по узкой дороге, с обеих сторон подступали деревья, и в первый раз Оля заметила, что начинает желтеть листва.
— Может быть, передумаешь? — мрачно спросил Павел, крутя руль. — Ты пойми, я не для себя стараюсь, мне просто не хочется оставлять тебя одну…
— Чего ты все-таки боишься?
— Да как не бояться, тут этот твой и все такое… — взорвался Павел.
— Викентий — очень разумный человек, — сказала Оля. — Он не Отелло. А Эмма Петровна просто в восторге, что наконец избавилась от меня! Я думаю, она окончательно сумела убедить Кешу, что я ему не пара…
Они остановились у развилки. Одна дорога вела к дачному поселку, а другая — в Москву. Павел собирался ехать через Москву.
— Ты звони мне, пожалуйста, — тихо сказал Павел. — И телефон не забывай включать! Я за тобой заеду. Жди меня.
— Конечно. Конечно-конечно!.. — Оля улыбнулась и поцеловала Павла — в лоб, щеки, губы…
— Я тебя люблю! — Павел обнял Ольгу, зарылся лицом в ее волосы. — Какие глупые слова… Разве ими можно что-то выразить!
— Какие слова?
— Да эти — «я люблю тебя»! Сама подумай, сколько человек их говорило до нас и сколько будет говорить после! И еще миллион, а может, даже миллиард человек сейчас тоже повторяют их…
— Так придумай новые! — засмеялась Оля.
— Видимо, придется. А пока — я люблю тебя!
— Паша, Паша… — она тоже изо всех сил прижималась к нему, смеясь и плача. — Ты так прощаешься, как будто на войну уезжаешь!
— Ну скажи мне, что тоже любишь… Хотя бы соври!
— Паша… — она отстранилась. — Все будет хорошо… — Оля прикоснулась ладонью к его лицу, потом провела по его волосам. — Да, и подстригись, пожалуйста, а то как первобытный человек ходишь…
— Ладно, — покорно произнес Павел. — А ты обещай мне, что потом сразу же поедем ко мне. Увидишь, как я живу, с Сашкой познакомишься…
— Да, я просто мечтаю познакомиться с этим Сашкой!
Павел неожиданно встревожился.
— Погоди… Нет, я передумал, я не буду тебя с ним знакомить! Ну его…
— Паша, это называется — бред ревности.
— Пал Палыч твой просветил?
— Паша! — нетерпеливо воскликнула она, пытаясь открыть дверь. — Все, выпусти меня…
— Еще минутку, — он снова обнял ее. — Я как будто не в себе, прости, мучаю тебя всякой ерундой… прости!
— Как там твой отец, кстати?
— Отец? Да что ему сделается… Нас переживет! Он вечный.
— А другие? Кристина как?
— Никак. Я их почти не видел. Ходят насупленные, злятся. Ну, конечно, я им дорогу перебежал…
— Но ты же не виноват! — сердито произнесла Оля. — Они там из-за этого наследства совсем с ума посходили…
— Ну их, — мрачно сказал Павел.
— Да, знаешь, у Кристины какой-то компромат на Кирилла, — вспомнила Оля.
— Это пускай папаша разбирается… Думай только обо мне! — он снова поцеловал ее — долго, на сколько хватило дыхания.
— Все будет хорошо, — снова повторила Оля, выходя из машины. — Вот увидишь!
Потом она махала рукой ему вслед до тех пор, пока машина не скрылась из виду.
И пошла обратно, к санаторию.
Оле было грустно, но вместе с тем какая-то тихая радость переполняла ее. «Как странно… — удивленно подумала она. — Только я решила переменить свою жизнь и не быть зависимой от любви, как тут же новое чувство настигло меня. Я смирилась с одиночеством, но, по сути, и минуты не была одна! И сейчас, когда Паша уехал, я тоже не чувствую себя одинокой… Надо же, как странно, а с Викентием, даже когда он был рядом, все было по-другому…»
Оля вернулась к себе в комнату и там, сидя у раскрытого окна, от нечего делать принялась читать один из журналов, от которых просил его избавить Пал Палыч. И наткнулась на статью, очень заинтересовавшую ее…
«…Кувшинка, или водяная лилия, таит немало секретов.
Славяне именовали кувшинку одолень-травой, то есть травой, одолевающей нечистую силу, любые болезни и несчастья. С корневищем кувшинки в руках пастух в старину обходил стадо, чтобы отогнать прочь злых духов и предохранить скот от пропажи. А черные семена растения употреблялись монахами и отшельниками как средство, успокаивающее нервы.
Для лечебных целей цветки водяной лилии следовало срывать, произнося ласковые слова и крепко заткнув уши. Категорически запрещалось срывать их ножом или иным острым предметом — полагали, что в таком случае растение истечет кровью. По поверью, человек, срезавший кувшинку, обречен видеть тяжелые, кошмарные сны.
