Слава лосиным богам, тут очень удобная отмель на изгибе реки. Мелкая галька, прозрачная водичка. Если уложить свою ношу у самой кромки, можно будет аккуратно по одной откусить с его рубашки все пуговицы. И выплюнуть их в специально вырытую ямку. Очнется — пришьет. Если очнется…
Стаскиваем с тела рубашку… а-а-а-а, черт, лапами и зубами — страсть неудобно. Еще ведь надо не порвать и этого мускулистого паразита не поцарапать. Уф-ф, теперь в воду его, голову придерживать, чтобы не захлебнулся, а раны пусть промоет, я еще и языком помогу. Кстати, медвежья слюна — довольно мощный антисептик, как и собачья.
Сначала, оказавшись в ледяной воде, Гринч никак не отреагировал. Ну спустя примерно секунд тридцать острые ощущения таки достучались до его ушибленного мозга, и он слабо завошкался у меня в лапах, застонал и попытался отпихнуть.
И все это не открывая глаз и под тихий жалобный бубнеж моей медвежонки с берега. Эту заботливую козявку пришлось еще отпугнуть рыком, чтобы под лапы не лезла и не мешала.
Я тщательно прополоскала свое несчастье в воде, проследила, как перестает сочиться из суженных от холода капилляров кровь, и с чувством выполненного долга выволокла добычу на бережок.
Ну что? На всякий случай еще раз вылизать или так сойдет? О! Где-то по пути этот наездник полудохлый цеплялся сапогами за знакомые пучки полезной травы. Сейчас мы их… ага.
Нет, в медвежьем облике есть и свои плюсы. В частности — очень густая и липкая слюна, с помощью которой листочки подорожника отлично приклеились к ранам.
Уф-ф-ф-ф-ф, ну, самые первые меры по спасению дурного Гринча предприняты. А дальше что?
Глава 4
Лежа на спине в своей сухой глинистой пещерке, я всем телом грела недобитого Гринча, уложив его себе на живот и обняв лапами. Дурацкая поза… а куда деваться. Еще и медвежонку, периодически пытающуюся вскарабкаться туда же и прикорнуть рядом с раненым, приходилось отпихивать. М-де…
Нет, я всегда мишками интересовалась, не говоря уже об остальной живой природе. Но никогда не думала, что, забравшись в шкуру косолапого, не только почувствую, как устроена его жизнь изнутри, но еще и буду думать, которым боком ее поудобнее развернуть, чтобы приспособить к человеческим нуждам.
Чувствуя, что начинаю засыпать, я отпустила контроль над мыслями, и перед глазами начала прокручиваться яркая и манящая кинолента прошлой жизни. Почему-то ни боли, ни сожаления я не чувствовала, один только интерес, словно смотрю на свою жизнь заново, незнакомыми глазами.
Школа, уроки, одноклассники… мечты о будущей работе с природой… мама и папа…
Родители были не в восторге от того, каким будущим я загорелась, но и не отговаривали — с ними мне повезло. Они смирились с легким помешательством дочери на теме дикой природы, способах выживания, индейских легендах и многодневных походах в районы крайнего севера. А я… я поняла раз и навсегда, что гораздо счастливее среди вековых елей и росомах, на обрывистом берегу ледяного горного ручья, в котором больше века назад первопроходцы мыли золото, чем в самом дорогом ночном клубе или шикарном отеле Майами у голубого бассейна с коктейлем в руках.
Ну бывает, чего. Я ж не запрещаю другим ни коктейлей, ни бассейнов. Главное, чтобы меня не заставляли всем этим заниматься, а отпустили с богом в индейский лагерь, где старая Джа учит таких же «странненьких» девчонок и мальчишек, как правильно сложить костер в зимнюю стужу, чтобы он горел до утра, а ты не примерз к валежнику насмерть.
На биофак я поступила по гранту, потому что таких долбанутых в голову энтузиастов еще было поискать. Конкурс экологических проектов? Я!
Летняя практика на побережье с вдумчивым изучением помета скального нырка? Я!! Снять документальный фильм про барибалов острова Вайкувер? Я!!!
И фигня-война, что это был конкурс для старшеклассников и вообще взрослых, что маленькую русскую никто не подпустит к живому потапычу на пушечный выстрел.
Мы стырим лодку у спасателей, поплывем с камерой через пролив, утопим весла в прибое, кувыркнем из лодки к хренам медвежачьим всё походное снаряжение в воду, исключая только ту самую камеру…
И три дня весь округ будет иметь головняки по поводу пропавшего ребенка, спасатели и добровольцы будут прочесывать леса и моря, родители поседеют, учителя полысеют… пока не найдут оставленное мною письмо. Ну кто виноват, что форточка была открыта и сквозняком его сдуло в щель между столом и комодом?
М-да… ну десять лет мне было. Зато я сняла, как медведь-пестун ловит лосося в ручье! И несет его медвежонку помладше, а когда тот пытается влезть в воду там, где глубоко, и орет с перепугу, приходит мама-медведица и дает обоим понять, как они не правы. С высокой елки, на которую я, как умная девочка, влезла с перепугу, это очень здорово было видно и офигенно вошло в кадр.
Во-от… я получила первое место на всеканадском конкурсе документальных фильмов о природе, причем соревновалась не с такими же детьми, а со студентами!
Ага, и по заднице получила так, что неделю присаживалась только после вдумчивой примерки. Первый и последний раз папа настолько вышел из себя… ну, без обид. Заслужила.
Эх… память… всё, что мне осталось?
Ну нетушки. Я жива, недобиток тоже вроде помирать передумал, пригрелся у меня на животе. Еще и незапланированное потомство под боком сопит. Предаваться унынию некогда. Лучше… поспать. А потом найти что-нибудь поесть.
Медленно уплывая в крепкий сон, я крутила перед мысленным взором кусочки из своей жизни и лениво размышляла, как прежний опыт применить в нынешнем мохнатом положении. Если бы я была одна… ну, на крайний случай, с медвежонкой — вопросов таких срочных не было бы. Медведь в лесу с голоду не умрет, а умный медведь не умрет вообще ни от чего.
Но у меня тут Гринч на нежной женской груди, покрытой мехом. Надеюсь, поправится. И не простудится — всё же я его аккуратно купала, верхнюю голую часть мужчины полоскала в воде, а нижнюю, одетую в штаны, старалась не намочить, пристроив на берегу… а теперь вот грею.
Сон смежил веки, и я уплыла в него, тихо покачиваясь, как на лодке.
Пробуждение вышло «веселое» и энергичное. Драгоценный недобиток, судя по всему, выспался и решил-таки прийти в себя. А может, это медвежонка виновата, которая выспалась первая и принялась карабкаться на меня, как отважный альпинист на высокий Эверест.
Вскарабкалась и по недавно усвоенной привычке начала вылизывать мор… в смысле, лицо Гринча. То ли ему уже просто пора было очнуться, то ли влажный и шершавый язык мелкой подействовал наконец, но белобрысый выпендрежник открыл глаза.
К чести его надо отметить, что он не заорал. Только захрипел чего-то тихонько. Ну… они так энергично с детенкой вошкались на моем объемном пузе, что я тоже проснулась и именно в этот момент сладко зевнула.
Я понимаю, понимаю, отчего он опять потерял сознание. Раненый, ушибленный, только веки расклеил — на тебе, прямо перед носом алая звериная пасть с вот такенными зубами.
