– Мы не можем оборонить такое скопище, – гнул свое Менон, не придавая значения, слышат его в толпе или нет. – Одни мы могли бы ускорить шаг и за неделю оторваться от персидского царя. А с десятком тысяч этих нахлебников ты обрекаешь нас на гибель.
Клеарх сделал к фессалийцу грозный шаг.
– Во время войны, – воскликнул он, – как подобает мне ответить человеку, подтачивающему моральный дух войска?
– Ты был избранным вождем царевича Кира, что лежит сейчас обезглавленный где-то на равнине, позади. Неужто боги распорядились, чтобы ты возглавлял нас вечно, Клеарх? Или это потому, что ты спартанец, царевичев любимец? Я считаю, нам следует избрать нового вождя. И выдвигаю для этого себя. С собой я возьму только самых быстрых и годных обитателей лагеря. Не ворчите на меня! – бросил он воинам, поднявшим недовольный ропот. – Клеарх дал нам выбор между тем, чтобы оставить здесь некоторых или принять смерть всем поголовно: старым и малым, женщинам и детям!
– Ты нас недооцениваешь, – возразил Клеарх. – Но если желаешь, то можно и устроить голосование. Если мое главенство вас не устраивает.
Менон мельком огляделся, итог этого голосования уже читая на разгневанных лицах лохагов.
– Ладно, ничего мне не надо, – усекся он. – Видно, вы пока не готовы меня услышать. И сетовать на что-то во время войны, как ты, спартанец, говоришь, я не буду. Продолжай разыгрывать из себя героя. Являй нам мудрость и рассудительность, которые уже привели нас вслед за безголовым царевичем в эту пустыню, окруженную врагами. Истинно говорю: ты нас всех изведешь.
Проксен, взвалив Менону на плечо свою лапищу, начал что-то рычать ему на ухо. Менон, с ругательством стряхнув его длань, пошагал от собрания прочь к реке, где начал сердито набирать в кожаную бутылку воду. Толпа молча перед ним расступалась. Клеарх проводил его взглядом, а затем повернулся к остальным с таким видом, словно Менон при нем не произносил ни слова.
– Судя по пергаменту, который я видел, река Запатас находится отсюда к северу в двух-трех днях пути. Холмы вон там, вдалеке, уже зеленые, а значит, там должна водиться и живность, которая всегда живет у воды. Поэтому охота нам обеспечена. Тягловый скот мы забьем на прокорм, бросим и оставшиеся повозки. Представляю, с какой легкостью наши молодцы будут сбивать удодов и дроф! Достаточно будет послать по их следу горстку умелых лучников: эти птицы летают недалеко, а утомляются быстрее нас. Так что будем устраивать пиры каждый день! – Он улыбнулся, хотя глаза оставались холодны. – А что важнее всего, река та быстрая. Очень хорошо будет оставить позади себя хотя бы одну реку с бурным течением. Не думаю, что персидский царь даст нам уйти просто так, без боя.
– Сколько же нужно идти, чтобы его земли остались позади? – задал вопрос Софенет.
В бою он получил ранение, и левая рука у него была сейчас примотана к груди. Изо всех командиров он, увы, наименее годился к переходу.
– Если он от нас отвяжется, то примерно семь сотен их парасангов. Можно попытаться выйти к Царской дороге.
– Где Артаксеркс будет лишь рад нас настичь, – пробурчал Софенет без желания затевать спор.
Клеарх смерил его тяжелым взглядом, после чего продолжил:
– Если двигаться на север, то персидскую державу можно пройти примерно за месяц, выйдя на необжитые земли. Горных племен и лесных разбойников я не боюсь. Они совсем не то, что персидское войско целиком. Пустыня не бесконечна, и там есть реки. Если вы согласитесь, чтобы я вас вел, то я направлюсь на север со всей возможной поспешностью. К концу пути мы исхудаем, но, думаю, вырвемся.
– Месяц пути – это для воинства, – уточнил Проксен. – А в лагере есть еще старики и дети. Как быстро получится продвигаться с ними?
– Ты заодно с Меноном? – сердито покосился на него архонт. – Готов оставить беззащитных на поругание и расправу визжащих ахеменидских орд? Ты никогда не наблюдал сцен разгрома? Или ты, Софенет? А вот мне доводилось. Я видел, как разграбляются и предаются огню целые города. И лично сам отдавал на это приказания.
Он твердо сомкнул губы и стоял, переводя дух. Наконец, медленно разжав кулаки, он выдавил на лице улыбку.
– Ну да ладно, прошлого не изменить. Мы можем лишь защитить этих людей, доверивших нам свои жизни. Надо будет выслать впереди себя тех немногих всадников, что у нас есть, чтобы они высматривали неприятеля. Будем уклоняться от столкновений так долго, насколько это возможно. Если они увидят, что мы стремимся покинуть их владения, то, может, отступятся и дадут нам уйти.
– Ты сам тому не веришь, – устало махнул здоровой рукой Софенет.
Клеарх качнул головой.
– Верно. Сразиться нам, скорее всего, хоть раз, но все же придется. У царя слишком уж много молодых дерзких военачальников – а также один старый, толстяк, – которые хотели бы прибить наши шкуры к стене. Однако я видел качество людей, которые стояли с нами. Вчера им не было равных, во всяком случае в персидских полках. Наш квадрат беспрепятственно прошел их хваленых Бессмертных. Мы их просто распотрошили. Теперь они будут с нами поучтивей. И, клянусь всеми богами, у них есть на то основания.
Звуки суматохи все заслышали одновременно и повернулись, словно стая охотничьих псов на запах. У Паллакис тревожно замерло сердце, когда стало слышно, как Клеарх отдает приказы уже совсем иным тоном. Это уже не было хрипловатое добродушие начальника к своим подчиненным. Железный голос полководца не допускал пререканий, и по его мановению воины стремглав разбегались по своим местам, выхватывая на ходу мечи. Чтобы все разглядеть, Паллакис встала на цыпочки, но точно так же повели себя и остальные, и она, не отличаясь особым ростом, видела перед собой лишь людские спины. Тот самый мужик, что еще недавно на нее хмурился, тайком положил ей сзади ладонь на бедро. Паллакис жестко ее сбила и, не оглядываясь, продвинулась в глубь толпы. Еще позавчера этот выродок не посмел бы к ней не только прикоснуться, но даже глянуть в ее сторону. Эта дерзость показывала, как низко пала ее звезда – настолько, что впору испугаться. Надо бы где-нибудь раздобыть нож. Может, одолжить у Клеарха его копис?
Проталкиваясь через людское скопище, она внутренне содрогалась от мысли, что сейчас на них обрушится вражье войско. Но вместо этого глаза увидели троих всадников, которые, умерив ход коней, приближались сейчас к строю греческих гоплитов, каменно вставшему на их пути. Слышать разговор не позволяло расстояние, но она увидела, как всадники раскрыли ладони наружу, как бы показывая, что при них нет оружия. Это что, мир? После всех ужасов там, на прежней стоянке, сердце отказывалось в это верить. Персы бывают добры лишь к тем, кто им люб. А с теми, кого они считают рабами или недругами, они, наоборот, невероятно жестоки. Все иноземцы не попадают ни в одну из их каст, а потому даже распоследний нищий Персеполя мог считать себя ее хозяином, да еще и возвышаться над любым греком. Неизвестно, понимал ли Клеарх, как устроена их сущность. На кого-то ее прежнее положение по-прежнему воздействовало, и они расступались, давая ей пройти вперед. Клеарх непринужденно вышел на площадку, скалясь улыбкой, как будто эти всадники не были смертельными врагами, еще не успевшими стряхнуть с себя пыль недавней битвы. При виде этого сердце Паллакис застывало в груди. Как, ну как могло оказаться, что ее царевич мертв? Почему он не восседает на отвоеванном троне во всей своей молодости и великолепии, обновляя по своим замыслам Персию? Сколько раз он возжигал ее своими мечтами, и вот все в одночасье оборвалось, а она осталась в одиночестве. Нос и горло Паллакис переполнялись слезами. И ей было все равно, что на нее смотрят и перешептываются.
