С «Козлёнком…» связана и ещё одна странная история, и она не хуже самого романа-эпиграммы характеризует нравы эпохи. В конце 1990-х, будучи руководителем сценарной группы первого отечественного мегасериала «Салон красоты», я познакомился с режиссёром Валерием Харченко, который жаждал снять кино про «Козлёнка в молоке». Он даже нашёл продюсера, готового вложиться, но тот, ознакомившись со сметой, удивился и стал разбираться, откуда нарисовалась столь несоразмерно большая сумма. Режиссёр осерчал на такое крохоборство, когда речь идёт о большом искусстве, и уговорил меня уйти от жадного финансиста: доводы показались убедительными. Вскоре неугомонный Харченко познакомил меня с новым продюсером Кириллом Мозгалевским, в ту пору мужем актрисы Московского театра сатиры Алёны Яковлевой, дочери народного артиста Юрия Яковлева. А тем временем в самом Театре сатиры разворачивалась интрига вокруг моей комедии «Хомо Эректус». Но это отдельная история, подробно изложенная в эссе «Драмы прозаика».
Итак, Кирилл купил у меня права на экранизацию «Козлёнка…», и работа закипела. На роль главного героя-спорщика пригласили Анатолия Лобоцкого, прославившегося ролью французского журналиста в фильме Владимира Меньшова «Зависть богов». Название это, кстати, придумано мной, а вот как оно очутилось в титрах фильма, снятого по сценарию Мареевой «Последнее танго в Москве», можно прочитать в эссе «Геометрия любви». Вскоре Харченко дал Мозгалевскому смету будущего сериала. Вы будете смеяться, но Кирилла тоже изумила сумма прописью, он начал задавать постановщику вопросы, на которые ответа не получил. Режиссёр вспылил, обозвал его скупердяем и стал убеждать меня, разорвав с продюсером контракт, поискать более покладистого финансиста для проекта. Но, во-первых, я уже подписал договор, получил деньги и заканчивал сценарий, во-вторых (и это главное), у меня тоже появились насчёт Харченко некоторые сомнения. Как говорят англичане, если двое сказали, что ты пьян, ложись спать. Где гарантия, что третий продюсер также не усомнится в щепетильности режиссёра? Я остался с Мозгалевским.
И тут началось невообразимое. Харченко на свой страх и риск продолжил съёмки фильма, параллельно ища финансирование и засылая ко мне уговорщиков с посулами и угрозами. Кирилл меж тем пригласил на постановку Владимира Нахабцева, сына знаменитого кинооператора, работавшего с Андреем Тарковским, и собрал целую команду знаменитых актёров: Спартака Мишулина, Алёну Яковлеву, Андрея Ильина, Юрия Васильева, Ольгу Аросеву и других. На роль Витька позвали Александра Семчева, болезненно тучного и вялого, но в ту пору очень популярного из-за крутившихся на ТВ рекламных роликов. Я пытался возражать, но кто же слушает автора! Увы. Позже, увидев полуживого Семчева в МХТ имени Чехова в роли Лариосика, я убедился в своей правоте. Казалось: вот-вот явится тень взбешённого Булгакова и отстегает худрука Олега Табакова по улыбчивым щекам. В итоге Витёкстал ахиллесовой пятой фильма.
Но у ленты был ещё один недостаток: написанные мной четыре компактные серии Кирилл по коммерческим соображениям раздул до восьми. Продюсер – хозяин-барин. Начались съёмки, в разгар которых у Нахабцева тяжело заболела жена, и он выпал из творческого процесса. Тогда Мозгалевский потянул режиссёрский штурвал на себя…
Возникла странная ситуация: одновременно в Москве снимались два сериала по роману «Козлёнок в молоке», причём каждая команда считала, что все права на экранизацию принадлежат именно ей, а конкуренты – просто наглые самозванцы, заслуживающие наказания. Харченко решительно обратился в суд, предъявив ксерокопию договора, по которому я уступал ему якобы все авторские права. Оригинал контракта был, по словам афериста, похищен при ограблении его автомобиля, что подтверждал милицейский протокол, составленный на месте преступления. По копии провести экспертизу моей подписи было невозможно. Но зато нашлось множество свидетелей, из рук которых я буквально брал паркер, чтобы подписать злополучный контракт.
Начались судебные заседания, напоминавшие плохую комедию. Я уверял суд под присягой, что никакого договора с Харченко никогда не подписывал и никаких денег от него не получал, но судья смотрела на меня с пытливой неприязнью. Вскакивал отвергнутый режиссёр и рыдающим голосом кричал: «Юрий Михайлович, побойтесь Бога! В аду гореть будете!» Даже секретарь суда, блёклая, как пещерное растение, дева, смотрела на меня с гадливым ужасом. Наш супостат приводил на заседания массовку из осветителей, грузчиков, бывших помрежей и каких-то студийных бомжей. Они по команде скандировали: «По-зор, по-зор!» Судья требовала от нас с Кириллом доказательных документов, а нашему оппоненту во всём верила на слово. Вдруг Мозгалевский, исхитрившись, добыл в милиции копию протокола с описью, где никакой договор, якобы похищенный из машины, даже не упоминался. Спёрли приёмник, сигареты и бутылку водки. Но судья даже не приобщила опись к делу. Всё шло к катастрофе…
Однако светлой памяти советская система образования научила меня анализировать факты. Не зря же советская интеллигенция отвергла научный коммунизм именно из-за нелогичности: если социалистический способ производства лучше капиталистического, то почему в наших магазинах нет ни хрена? И мы с Кириллом стали рассуждать: у такой вопиющей необъективности суда должна быть объективная причина. Детерминизм. Огромную взятку судье мы даже не рассматривали: скупость Харченко на «Мосфильме» вошла в поговорку. Наконец, случайно выяснилось, что ему удалось заручиться поддержкой очень влиятельного депутата Б., в прошлом ельцинской правой руки. Он-то и давил на суд. Я тогда был уже главным редактором «ЛГ» и смог добиться встречи с Б. Он меня принял, внимательно выслушал, но, смутно представляя себе процесс создания фильма, долго не мог понять причину конфликта:
– Но ведь это его сценарий!
– Но роман-то мой…
– А сценарий его.
– Как же вам объяснить…
Зная интерес Б. к сырьевой сфере, я постарался привести убедительный пример из добывающей отрасли.
– Допустим, у меня есть нефть.
– Много? – оживился депутат.
– Не важно. Если кто-то мою нефть перегнал в бензин, кому принадлежит бензин?
– Он заплатил за нефть? – строго уточнил Б.
– Ни копейки!
– Тогда бензин ваш. А как же договор? Он мне показывал.
– Липовый ксерокс.
– Точно?
– Абсолютно! – Я выложил перед ним милицейскую опись украденного.
– За такое отстреливают.
– Вот! А он почти выиграл дело, потому что судья….
– Понял я, понял… М-да, конечно, мне часто привирают, но так нагло даже Чубайс не дурил! Приполз ко мне, расплакался, а сердце-то не камень…
Депутат снял трубку спецсвязи и сказал:
– Это я. Тут вот, знаешь, какое дело…
На следующем заседании судья смотрела на меня с таким лучезарным восторгом, будто именно со мной пережила своё самое яркое и многократное женское счастье. А Харченко, наоборот, сидел серо-зелёный, уставившись в пол и прикрывая синяк под глазом. Видимо, накануне от Б. к нему заходили с упрёком. В течение десяти минут всё было кончено, авторские права на мой роман признали-таки за мной. Какое счастье!
