Итак, получив вводные от мастера, я удалялся в свой номер и утром приносил несколько страничек, нащёлканных на машинке, читал вслух, волнуясь и томясь комплексом подмастерья. Габрилович слушал без выражения, пожёвывая синеватыми губами и вздыхая. На лице Леонида мелькали зарницы будущих режиссёрских открытий.
– Хорошая сцена в столовой, – кивал мэтр, – а с кем это там Лиза говорит?
– С Бурминовым.
– А кто у нас Бурминов?
– Старый коммунист.
– Очень хорошо!
– Я возьму Плятта! – загорался Эйдлин.
– Погодите! Нашей Лизе нужна подруга. Эдакая оторва…
– Зачем? Муравьёвой итак нечего играть! – трагически бурчал постановщик, знаменитую жену он называл исключительно по фамилии.
– Юрочка, к завтрашнему дню придумайте нам подругу. А чем руководит этот, как его?..
– Пыжов?
– Да, Пыжов… Надо что-нибудь очень современное.
– Может, электронно-вычислительный центр?
– Изумительно! Пусть кто-то ведёт по этому центру Лизу и рассказывает, как на экскурсии.
– Подруга! Она как раз работает там программистом! – импровизировал я.
– Великолепно!
– Муравьёвой нечего играть!
Я неслучайно предложил соавторам развернуть интригу сценария не только в райкоме партии и супружеской спальне, но и в вычислительном центре. Мир программистов был мне отчасти знаком, моя жена Наталия служила в ЦСУ СССР – Центральном статистическом управлении, а потом внедряла АСУ (автоматические системы управления) в архивах. Но основную помощь оказал, конечно, Гена Игнатов, он не только придумал название для воображаемого ВЦ – «Алгоритм», не только поводил меня по залам секретного вычислительного центра, обслуживавшего ЦК КПСС, но и посвятил в тонкости, а также основные конфликты своей молодой, бурно развивавшейся профессии. Прежде всего Игнатов растолковал, как и где вступают в противоречие энергии развития новой научно-производственной сферы и устаревшие методы руководства, их вскоре назовут «командно-административной системой» и разрушат, предложив взамен похмельные «рокировочки» Ельцина. Для полного погружения в тему я пытался освоить также книжку с амбивалентным названием «Всё об АСУ», но, будучи гуманитарием, сломался на первых страницах. Однако и того, что втолковал мне мой друг, хватило, чтобы довольно точно воссоздать жизнь советских программистов.
Сочиняемая нами история поначалу напоминала типичный советский производственный эпос со штатными персонажами: молодой горячей героиней, энергично выступившей против отдельных недостатков системы и ломающей сопротивление умных коварных карьеристов и приспособленцев, ей противостоящих. Имелся, конечно, и резонёр из старых большевиков, он говорил правильные вещи: «Что такое приём в партию? Ювелирное дело! Основа основ, первый вопрос! Из-за него ведь и расплевались большевики с меньшевиками водна тысяча девятьсот третьем году… А теперь очередь в партию, как за водкой! Я бы посмотрел на эти очереди, когда кулачьё с обрезами шастало или Деникин к Москве подходил…»
Сегодня эта тоска по бескомпромиссным большевицким временам может показаться нелепостью – и напрасно. Думаю, никто не станет спорить с тем, что у ВКП(б) – КПСС был свой героический период, лишь потом настала пора неуклонного удовлетворения растущих потребностей. Оттуда, из эпохи красных титанов, наше мощное наследие советской власти, которое мы всё никак не проедим. Проблема современных российских партий в том, что у них никогда не было никакого героического периода, если не считать поедания бесплатных бутербродов под дармовую же водку в «живом кольце» у Белого дома. Все нынешние партии начали с удовлетворения растущих потребностей, причём своих собственных, а не народа.
Но вернёмся в Дом ветеранов кино. Поначалу наша заявка на сценарий так и называлась – «Первый вопрос». Мы честно отразили тогдашние конфликты, обиды, заблуждения, общую уверенность в том, что жизнь можно улучшить легко и быстро, надо просто преодолеть сопротивление тех, кто не хочет перемен, хотя за перемены были, кажется, все, включая цепных псов режима. Майор Василий, литературовед в штатском, курировавший наш Союз писателей от организации со всемогущим названием «КГБ», спросил меня как-то: «Ну что у тебя там со «Ста днями до приказа»?» – «Не разрешают…» – вздохнул я. «Идиоты!» – процедил он. После 91-го Василий, кажется, работал у хитроныры Гусинского в службе безопасности банка «Мост», которую возглавил, кстати сказать, бывший начальник Пятого, антидиссидентского, управления КГБ генерал Филипп Бобков, а его сын Сергей, мой приятель, был поэтом, пил горькую и сочинял авангардистскую ерунду. Вам это не напоминает членов дома Романовых с красными бантами на шинелях в феврале 1917-го? Мне напоминает. Советскую власть могло спасти только чудо Господне, но Вседержитель атеистам не помогает, хотя и не мешает.
Нашу заявку у Владимира Наумова в четвёртом творческом объединении «Мосфильма» приняли на ура: наконец-то хоть кто-то догадался снять фильм о партии в новых исторических условиях, а то всё про белогвардейцев, путаных интеллигентов и неформалов. И кто догадался – сам великий Габр в соавторстве с молодым возмутителем спокойствия Поляковым! Однако на пути от заявки к литературному сценарию наша история претерпела существенные изменения. От набиравшего силу потока перестроечных произведений наш сценарий отличался принципиально.
Начавшись вполне типично, история Лизы Мельниковой как-то сама собой завершилась мрачным конфузом. Пусть продвинутый читатель не содрогается. Никто в конце по рецепту Владимира Сорокина не испражнялся на стол президиума, не мочился в декольте инструктору ЦК и не откусывал нос секретарю парткома. Однако все попытки героини обновить жизнь города привели к краху – и общественному, и личному. Правдолюб Калюжный, которого она продвинула, оказался мелким карьеристом. Усевшись с её помощью в кресло директора «Алгоритма» Пыжова, он продолжил то же очковтирательство, но уже овеянное перестроечной риторикой и технотронной магией АСУ. А приспособленец Луковников, которому наша героиня обломала вступление в партию, наоборот, взорлил: за отменные деловые качества и научную прозорливость его взяли на повышение в Москву. С ним уехала и Лизина подруга-оторва, утверждавшая, что в мужчине она ценит только размер… жалованья. Ретроград Пыжов, прекрасно чувствуя себя на пенсии, утешает Лизу: «Всё будет хорошо!» Кстати, так назывался второй вариант нашего сценария. Они встречаются в пункте детского питания: Пыжов пришёл за молочком для внука, а Лиза – для дочери, рождённой совсем не от мужа, что довольно-таки смело для инструктора райкома партии.
Упс… Совсем забыл: мятущийся режиссёр Лёха, попользовавшись телом и связями нашей героини, получив место худрука в областном драмтеатре, бросил Лизу на сносях. Отставленный муж Коля готов принять беглую супругу в любом качестве и количестве, без единого упрёка, и другая бы обрадовалась, вернулась, но только не Мельникова! А что же первый секретарь горкома Борисов, задуманный нами как обнадёживающая тень душки Горбачёва? Он, пряча глаза, предлагает неуправляемой Лизе после декретного отпуска стать… директором ПТУ. Это как если бы сегодня из президентского пресс-центра перейти на работу в районную газету «Мытищинский вестник». И то ладно! Не посадили же. Не выбросили из окна, как партийного финансиста Кручину в 1991-м. Не повесили в кабинете, как маршала Ахромеева.
