– Допустим.
– Всё это? Все стихи Гордона?
Николас молчал. Он понимал, какие стихи увидела Катрина и мысленно ругал себя, что не убрал их сразу подальше или вовсе не выкинул, он написал их просто так, от переизбытка эмоций и воспоминаний.
– Николас, это всё твои стихотворения? – настойчиво повторила Катрина.
– Да.
– И они издаются под авторством Гордона?
– Именно так.
– Но почему ты не пишешь под своим именем? – она положила листы и встала с кресла.
– Не хочу…
– Ты мог бы стать известным. Мог бы зарабатывать. И как может Гордон вести себя так… нечестно?
– Ни один из нас не думал о серьезном успехе, когда были написаны первые стихотворения.
– И их тоже написал ты?
– Да. И я сам отказался от указания своего имени.
– Но почему? – недоумевала Катрина.
– Пусть те, кто читают это, представляют автором богатого, красивого и авторитетного лорда, чем…
– Тебя? Но чем ты хуже? – девушка подошла к нему и заглянула в его глаза. Взгляд Николаса был непроницаем. – Боже, ты будто боишься дать себе хоть малейшее право на счастье! Прячешься от самого себя, живешь чужой жизнью. Не своей. Одно дело, когда ты не мог вспомнить, кто ты. Но и от жизни в замке ты сбежал. А сейчас сознательно скрываешься от собственных же талантов, позволяя собирать всю славу Гордону.
– Мне не нужна слава.
– Ты боишься лишнего внимания. Боишься сам себя. Ты боишься даже… любить меня. Утверждаешь, что мне будет лучше с Гордоном. Ты боишься жить по-настоящему. Твоя жизнь тебе не принадлежит.
Он сглотнул ком в горле, из последних сил пытаясь быть спокойным.
– Насчет Гордона я прав. Я знаю свою жизнь. Авторство стихов не улучшит ее. Я – не часть светского общества, чтобы вдруг стать там популярным. У меня нет прошлого, я не аристократ, – тон его голоса становился всё более раздраженным. – Я и на звание лейтенанта не рассчитывал, а что-то выше мне никогда не получить. У меня нет своего дома, кроме квартиры, выданной государством за службу. Я в любой день могу уйти в море и больше оттуда не вернуться, погибнув в каком-нибудь сражении.
– Не говори так.
– Но это правда. Я такой. Это моя жизнь, и она меня устраивает. Чужая жизнь – в этом доме.
– Но я тоже в этом доме. Или ты забудешь про меня, как только все мы окажемся за его пределами?
Николас одарил ее сердитым взглядом.
– Я думала, что ты… любишь меня.
– Я не говорил, что люблю, – Николасу было больно произносить такое, но он должен был сделать так, чтобы Катрина сама его отпустила.
– То есть вчера ты просто мною воспользовался? – в ее глазах появилось отчаяние.
– Именно так.
– Я не верю тебе, – голос Катрины задрожал.
– Придется поверить.
Она опустила ресницы, а когда снова подняла взгляд, место печали в нем заняли обида и рассерженность.
– Значит, ты говоришь, тебя все устраивает? И тебя устроит, что я не буду твоей. И что буду женой Гордона. Даже после того, что между нами было. Устроит?
– Да, – сквозь зубы проговорил Николас.
– Отлично. Всё, я сдаюсь! – она развела руками. – Ты победил. Я… Я… не хочу тебя больше видеть, как не видела все эти десять лет!
Катрина быстрым шагом вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь.
Николас в сердцах стукнул кулаком по столу. Он добился, чего хотел, но легче ему от этого не стало.
Спустя полчаса Николас постучал в кабинет Гордона, но его там не оказалось. Он вошел внутрь, нашел на столе бумаги со стихами, подложил в них те, что принес, и начал искать, нет ли в старых никаких личных записей, которые не нужно оставлять для публикации.
У двери раздались шаги, это был Вейланд.
– Ник, вот ты где. Почему Картер собирает твои вещи?
– Потому что я его попросил. Я уезжаю.
– Откуда такая срочность?
– Появились важные дела.
Решив поверить на слово, лорд посмотрел на то, как Николас перебирает листы со стихами, и спросил:
– Что ты делаешь?
– Я внес все исправления, которые были рекомендованы, и хотел забрать несколько листков… Это не стихи для публикации, я просто набросал для себя.
– Хорошо.
Николас собрал все необходимое, отложил бумаги в сторону и, серьезно посмотрев на Гордона, сказал:
– Знаешь, я больше не буду писать.
– Что, прости?
– Я не буду больше писать стихотворения, Гордон. Совсем.
Вейланд уставился на него изумленным взглядом и не сразу сумел произнести следующий вопрос:
– Почему же?
– Можешь считать, что у меня нет вдохновения. К тому же, я собираюсь скоро вернуться на службу, а там явно будет не до стихов.
– Но ты не можешь просто так всё бросить. А что делать мне?
– Еще одной книгой ты обеспечен, а если потом будут задавать вопросы, ответь точно так же – что тебя временно покинула муза. Вдруг позже ты сам сможешь создать что-то.
– Ты не поступишь так.
– Прости. Между нами нет никаких договоренностей, поэтому я могу так поступить. Гонорар за новую книгу мне не нужен.
– Как благородно с твоей стороны, – с холодной иронией произнес Вейланд. – Почему же ты все-таки столь внезапно решил уехать? Сдается мне, дело не в каких-то срочных планах.
– А в чем же?
– Что-то мне подсказывает, что проблема в леди Уоррен.
– При чем здесь она? – Николасу совсем не нравился такой поворот разговора.
– Думаешь, я поверил, что ты поцеловал ее тогда просто случайно или из желания сделать добро мне? И почему вчера, убежав от меня к тебе, она пришла в еще больший ужас, чем от нашей ссоры, и кинулась в свою комнату, не желая больше никого видеть? А может, у вас был не один поцелуй? А может, не только поцелуй?
– Тебя это не касается.
– Ошибаешься. Она согласилась выйти за меня замуж.
– Вот только до этого не ты ли предлагал мне развлечься с ней?
– И ты, видимо, развлекся?
– Между нами ничего не было, – конечно же, Ник не мог сказать правду.
– Ведь вы знаете друг друга с юности. Что связывало вас в те годы?
– Что ж, раз ты хочешь это знать. Да, в юности мы были влюблены друг в друга. Но Катрину выдали замуж, а я ушел в матросы.
– И правильно сделал, – усмехнулся Гордон. – Какое будущее ты мог бы дать дочери графа…
