В последние годы произошли заметные изменения. Был обнаружен доступ к наблюдаемым и измеримым характеристикам мозговой деятельности, которые по меньшей мере обеспечивают доступ к процессам, достоверно сопровождающим сознательный опыт. Когда исследователи могут при помощи функциональной магнитнорезонансной томографии проследить в мельчайших подробностях ток крови, обеспечивающий нервную деятельность, или ввести глубоко в мозг зонды и регистрировать электрические импульсы срабатывания отдельных нейронов, или отследить при помощи электроэнцефалографии электромагнитные волны, пробегающие по мозгу, и когда полученные данные демонстрируют четкие закономерности, отражающие как наблюдаемое поведение, так и отчеты о внутренних переживаниях, аргументы в пользу того, что мы приближаемся к пониманию сознания как физического явления, существенно усиливаются. На самом деле некоторые отчаянные исследователи, вдохновленные этими достижениями, решили, что пора уже разработать научную основу для опыта сознания.
Сознание и рассказывание историй
Несколько лет назад во время доброжелательного, но горячего обмена мнениями о роли математики в описании Вселенной я эмоционально сказал ведущему ночной телепрограммы, что он всего лишь мешок частиц, управляемых законами физики. Я не шутил, хотя он, не моргнув глазом, перевел все в шутку: «Ого! Классная реплика для комедии!» Мои слова не были и подколкой — ведь в этом смысле все, что верно для него, точно так же верно и для меня. Нет, это замечание выскочило из моих глубоко укоренившихся редукционистских убеждений, согласно которому, до конца поняв поведение фундаментальных кирпичиков Вселенной, мы сможем рассказать строгую и непротиворечивую историю реальности. У нас нет пока под рукой законченного черновика этой истории, поскольку множество проблем на переднем крае исследований остаются нерешенными, и с некоторыми из них мы вскоре встретимся. Тем не менее я способен представить себе будущее, в котором ученые смогут дать математически полное описание фундаментальных микрофизических процессов, лежащих в основе всего происходящего — где бы то ни было и когда бы то ни было.
В такой перспективе есть что-то утешительное, что-то, что перекликается с мнением Демокрита, высказанным 2500 лет назад: «Сладкое есть сладкое, горькое есть горькое, горячее есть горячее, холодное есть холодное, цвет есть цвет; но на самом деле существуют только атомы и пустота»3. Смысл в том, что всё рождается из одного и того же набора ингредиентов, управляемого одними и теми же физическими принципами. И эти принципы, о чем свидетельствуют несколько сотен лет наблюдений, экспериментов и теоретизирования, будут, скорее всего, выражены несколькими символами, объединенными в небольшую группу математических уравнений. Это и есть элегантная Вселенная4.
Каким бы ярким ни было подобное описание, оно тем не менее осталось бы одной из многих историй, которые мы создаем. Мы обладаем способностью смещать приоритеты, менять степень детализации и вообще взаимодействовать с миром самыми разными способами. Если полное редукционистское описание должно обеспечить прочный научный фундамент, то другие описания реальности, другие истории дают нам результаты, которые многим представляются более осмысленными, потому что они ближе к той реальности, которую мы воспринимаем непосредственно. В некоторых из этих историй, как мы уже видели, не обойтись без новых концепций и нового языка. Энтропия помогает нам сложить историю о случайности и организации в больших наборах частиц — не важно, распространяются ли они в виде аромата из вашей духовки или объединяются в звезды. Эволюция помогает создать историю о приспособлении и отборе, когда наборы молекул — живые или нет — самовоспроизводятся, мутируют и постепенно адаптируются к своей среде.
Еще более осмысленной многие считают историю, посвященную сознанию. Разобраться с мыслями, эмоциями и памятью — значит разобраться в самой сути человеческого опыта. Кроме того, эта история требует подхода, качественно отличающегося от всего, что мы разбирали ранее. И энтропию, и эволюцию, и жизнь можно изучать «снаружи». Их истории можно рассказывать полностью от третьего лица. Мы свидетели этих историй, и, если мы будем достаточно усердны, рассказ у нас получится исчерпывающий. Эти истории записаны в открытых книгах.
История, где речь пойдет о сознании, не такая. История, которая вторгается во внутренние зрительные или звуковые ощущения, в чувства радости или печали, утешения или горя, покоя или тревоги, должна рассказываться от первого лица. Это история, информацию для которой дает внутренний голос осознанности, считывающий ее с личного сценария, автором которого является, судя по всему, каждый из нас. Я не только имею опыт восприятия субъективного мира, но и непосредственно ощущаю, что изнутри этого мира я управляю своими действиями. Несомненно, что, когда дело доходит до ваших действий, вы испытываете схожие ощущения. Плевать на законы физики; я мыслю, следовательно, я управляю. Для понимания Вселенной на уровне сознания необходима история, которая сможет совладать с сугубо личной и независимой, на первый взгляд, субъективной реальностью.
Чтобы пролить свет на сознательное восприятие, нам нужно решить две отдельные, но связанные между собой проблемы. Может ли материя сама по себе породить ощущения, которыми наполнено сознательное восприятие? Может ли наше чувство самостоятельности быть не чем иным, как действием законов физики на вещество, из которого состоят мозг и тело? На эти вопросы Декарт отвечал уверенным «нет». По его мнению, очевидная разница между веществом и сознанием отражает глубокую пропасть между ними. Во Вселенной есть физическое содержание. Во Вселенной есть сознательное содержание. Физическое содержание может влиять на сознательное, а сознательное содержание может влиять на физическое. Но два эти типа содержания различны. На современном языке это можно было бы сформулировать так: мысли не состоят из атомов и молекул.
Позиция Декарта привлекательна. Я лично могу засвидетельствовать, что столы и стулья, кошки и собаки, трава и деревья отличаются от мыслей в моей голове; подозреваю, что и вы поддержали бы такое отношение. Почему частицы, из которых состоят осязаемые объекты внешней реальности, и физические законы, которые ими управляют, должны иметь какое-то отношение к объяснению моего внутреннего мира осознанного опыта? В таком случае нам, возможно, стоит ожидать, что описание сознания окажется не просто высокоуровневой историей, которая переносит фокус извне вовнутрь, но историей принципиально иного типа — историей, для которой потребуется концептуальная революция, сравнимая с революциями, связанными с квантовой физикой и теорией относительности.
Я всецело за интеллектуальные революции. Нет ничего более захватывающего, чем открытие, которое переворачивает общепринятый взгляд на мир с ног на голову. Далее мы поговорим о потрясениях, которые, по мнению некоторых исследователей сознания, нас ожидают. Но по причинам, которые станут ясны чуть позже, я подозреваю, что на самом деле сознание менее загадочно, чем кажется. Перекликаясь с тем моим восклицанием в ночном телеэфире и — что важнее — с частью исследователей, посвятивших свою профессиональную жизнь этим вопросам, я выскажу надежду, что когда-нибудь мы сумеем объяснить сознание при помощи одних только общепринятых представлений о частицах, из которых состоит вещество, и о физических законах, которые этими частицами управляют. Это тоже произведет своего рода революцию и установит практически неограниченное главенство физического закона, вторгающегося сколь угодно далеко во внешний мир объективной реальности и сколь угодно глубоко во внутренний мир субъективного опыта.
