– Вы куда теперь пойдёте? – раздался за спиной знакомый голосок.
Это был Ихневмон, с корзинкой яиц и целой горой жареной хамсы на подносе. Аромат от хамсы шёл что надо.
Головы первых покупателей уже показались из шатров.
– Куда мы пойдём, мы и решим, – ответил Лик, – А где Килон?
– А что ему тут делать?
– А что ты здесь делаешь?
– Как всегда. Выясняю.
– У тебя не получится, – усмехнулся Лик, – Мы знаем ещё меньше, чем ты.
– В Совете большое брожение, – вполголоса сказал Ихневмон, – Евдокс говорит, что нельзя разбрасываться солдатами. Может быть, вам предложат остаться союзниками и пошлют куда-нибудь на разведку.
– Если нам заплатят – я не против, – Лик принял позу, которая, по его мнению, подходила начинающему полководцу, – Мы пока не решили, к кому поступим на службу. Может быть, мы совершим несколько подвигов и город опять откроет нам ворота.
– Совет не станет отменять своё же решение.
– Геракла и Конана тоже прогоняли из города, – произнёс Лик бесстрастным голосом, – А потом звали обратно. Но глупые горожане так и не дождались спасения. За годы приключений эти великие герои и без того завоевали себе по царству.
– Я тоже слышал одну историю, – отозвался Ихневмон, – Не про героев, а про обычных людей. Не знаю, правдива она или нет, но к твоему случаю отлично подходит.
Далеко, за Гирканским морем, жил один сармат из племени аорсов. А аорсы, как ты знаешь, до сих пор не признают городов. Они живут шатрах, ходят за стадами, и имущество считают в овцах и лошадях.
И вот этот аорс посватался к девице из другого племени и пожелал кочевать с её семьёй. Родичи невесты согласились, сыграли свадьбу по сарматскому обряду – я, если что, не знаю, как у них свадьба устроена – потом жених забрал своих овец, сел на коня и поскакал в стан невесты.
Но один вопрос не давал ему покоя. Какую славу он о себе оставил? Вдруг родня, когда он уже не может услышать, называет его дураком и рабом женщин?
К вечеру сармат уже не мог терпеть. Он сказал жене, что собирается совершить в горах жертвоприношение Аресу, вскочил на коня – и поскакал к стоянке своей прежней семьи.
Когда вдали показались знакомые шатры, он спешился и пешком подкрался к стоянке. Собаки узнали его и не стали поднимать шум. Вот сармат подкрался совсем близко, спрятался за шатром и стал слушать, что говорят.
Он угадал правильно. Говорили о нём.
– Какой он смелый, – говорила его бабушка, – Не побоялся уйти в семью чужаков, чтобы новыми подвигами показать, что он настоящий мужчина.
– Какой он красивый, – говорила его мать, – Он уговорил выйти за себя такую красавицу.
– А ещё он бестолковый, – сказала маленькая двоюродная сестра, – Однажды ночью вышел в поле, но, наверное, о невесте задумался. Поэтому не заметил, что мочится прямо на шатёр. Я просыпаюсь, трогаю – а у меня под лежанкой уже мокро, и ещё и ещё подтекает…
Тут сармат не выдержал. Выскочил из-за шатра, схватил девочку за шиворот и как начнёт её трясти!..
– Следи за своим языком, мелкая! – кричал он. – Какая разница, куда и как я мочился? Ты что – не видишь, что меня больше здесь нет?!
– Вот ты – как тот сармат, пусть ещё и не женатый, – пояснил Ихневмон, – Думаешь, что если уберёшься из города, тебя тут немедленно забудут. Не забудут! И мятеж припомнят, и всё остальное. Гераклу до самой смерти не простили его безумие, сколько подвигов он не совершил. А вам, волкам, тем более ничего не простят. Слышал наверное, что нельзя с волками и медведями заключать мира?
Глава 18. Как Лик оторвал себе голову
56
Изгнанники шли через дикие горы Таврии.
Тропа извивалась, словно пойманная змея. Иногда она пропадала и им приходилось продираться через кустарники и карабкаться, хватаясь за нагретые солнцем камни.
Лето всё ближе. Над безлюдными горами трепетало марево. Кривые корни крошили белые, как кости, скалы. И невидимое море шумало за отрогами острых хребтов.
Горный ветер и тяжёлый жар солнца беспощадно сдирали с изгнанников городской лоск. Почти все шагали в волчьем виде. Так легче охотиться на сусликов и хорьков, разгрызать их жёсткое мясо и спать на голой земле. Все уставали страшно, сил на метаморфозы не оставалось.
Только Лик, Маэс и дежурные по обозу оставались в человеческом облике. Здесь без городских теней, жар колючего солнца не позволяли ни раздеться, ни одеться – так и ехали, без нижних рубах, обернувшись задубевшими дорожными плащи. Тощие быки боязно косятся на серых спутников, но всё равно тянут обоз. Видимо, они догадываются, что волки – не совсем настоящие.
Они устроили привал возле скального обломка, похожего на плавник исполинской акулы. Внизу – тощая долина, тоненькая лента ручья сверкает на полуденном солнце, словно лезвие стального кинжала.
Телеги поставили вокруг костра, чтобы получилось простейшая крепость. Волки набились внутрь и разлеглись, навострив уши. Теперь Лик и Маэс могли обозреть своё воинство – может и не грозное, но вполне опасное.
Никто не говорил, но все понимали – летом легче выжить, и войны тоже начинаются летом. Скифская кровь бурлила в сердцах и щипала горло. Каждый изгнанник понимал, что что он хочет войны – но пока к ней не готов.
Маэс сначала посмотрел в долину, потом на другую сторону. Он по прежнему не видел места для волчьего города.
Сами боги создали Таврийские горы словно в насмешку над человеческими притязаниями.
Вся степь знает, что проще добраться от Новой столицы до пределов Гипербореи, где свернувшееся моря и вечная ночь, чем пройти от неё же на юг, через Таврийские горы к морю.
Гаваней здесь мало. Туда легче попасть с моря, чем с суши. Есть несколько больших и удобных, в открытых долинах, туда ведут удобные дороги. Но в этих уже стоят высокие стены Херсонеса, Калиены и Пантикапея. Приблудным волкам там не рады. А кроме этих бухт, по всему побережью – скалы, скалы и скалы.
Между тем в животах словно камни поворачиваются. Все уже привыкли пусть к бросовой, но городской пище. И все хотят рыбы. Но к солёной воде не подойти. Там, за хребтом, высокие скалы обрываются в море. Волны пенятся и облизывают бесплодные россыпи гальки и валунов.
День за днём изгнанники плутают между степью и морем, мимо складчатых белых скал и головокружительные обрывы. Где-то здесь есть деревеньки народа тавров, но им пока не встретилась ни одна. Наверное, это к лучшему.
Тавры – тоже скифского рода, их наречие похоже на говоры южных пастбищ. Но жизнь на бесплодных кручах слишком высушила и закалила это племя. В маленьких деревушках, что притаились среди топких зелёных долин, едят рыбу с козьим сыром и презирают спокойную жизнь горожан.
