А ещё вид из окна – всегда унылый, но разный. Иногда кусок плаца с забором, иногда роща, ходить в которую строго запрещено, иногда дорожка, а рядом непонятный знак похожий на чёрный пропеллер.
Хуже всего было на севере, где по холмам бродят свиньи с синей трафаретной надписью «Балтийский флот» на чумазых боках. Там бывало так, что откроешь дверь сортира – а по трубе улепётывает крыса. Крысы вообще противные, их не прихлопнешь, как таракана. Конечно, присяга велит стойко переносить невзгоды, но Диана-то никакой присяги никому не давала…
Той осенью отец был на подъёме. Было какое-то дело, и если всё получится, дадут наконец квартиру.
– Будем в Смоленске жить, – говорил он, – представляешь?
Она собирались и выехали, почему-то ночью. Последняя комната была не очень большой, но всё равно имущество набралось столько, что в машине было не вздохнуть. Какие-то пузырьки, куртку из кожзаменителя… она никогда таких не видела.
Ира – тогда она ещё была Ирой – забилась между коробками. Автомобиль тронулся в ночь. Жёлтый, как груши, свет фар лежал на дороге. Вокруг стоял лес. Машина ехала по широкому шоссе, куда-то туда, в неведомый Смоленск, где всех ждёт другая, правильная жизнь, и беспорядка больше не останется.
…Она не услышала удар, а просто ощутила, как машину мотнуло, и все коробки сразу дёрнулись вбок.
– Кювет! – успела сказать мама, а потом на Иру посыпались коробки, они сдавили её, словно кокон, и всё окончательно перепуталось.
Больницу она толком не запомнила. Только стены – верх покрашен нежно-голубой краской, а нижняя часть, примерно по её росту, густо-синей.
Она не помнила, как меняли капельницы. Помнила, как начинала ходить. И получалось плохо.
Неужели всё с начала учить? И ходить, и писать, и арифметику… Но так нельзя, она же везде опоздает!
Палаты тоже менялись, но сил смотреть в окно обычно не было. Они различались размером. Последняя была совсем маленькой, на одну кровать.
Она была там, когда в дверях возник Опекун.
Он показался взрослым, старым и решительным. На лице вокруг рта уже легли две глубокие морщины. Он долго смотрел, о чём-то соображал, хмурился, а потом подошёл и положил ладонь на руку.
– Ира? Ира, ты слышишь?
Она ему что-то ответила. Он кивнул, заулыбался и ушёл.
Оставшись в одиночестве, Кирунина пыталась вспоминать. Она видела его лицо, он был как-то связан с отцом. Но как? Прошлое рассыпалась, как мозаика, и сколько она не перебирала кусочки, ей всегда попадался не тот. Зато постоянно вспоминалась та дурацкая чёрная батарея. Она была абсолютно уверена, что батарея никак не связана с Опекуном. Но батарая лезла и лезла в голову и казалось, ни на что другое места в черепе уже не хватит.
Потом Опекун забрал её из больницы и поселил на даче среди незнакомого, сизого хвойного леса. Дом был двухэтажный, а рядом ещё один домик, недостроенный и укрытый целлофаном.
В этом домике стоял диковинный аппарат, похожий на сверкающую трубу. Рядом – кресло с валиками. Сидеть в трубе или на кресле было больно, но ей всегда нравилась.
Она опять начала ходить. Потом бегать..
Имя Опекуна Диана так и не вспомнила. Может быть, она не знала его с самого начала?
– А что случилось с твоими родителями? – спросил Барсучонок. – Они так и остались в больнице?
– Они тогда умерли, – ответила Диана, – Опекун сказал, что их убили враги.
Опекун быстро пропал, вместо него поселился Наставник. Наставник был бывший десантник, он любил сидеть на ступеньках, раскорячив ноги, и смотреть в небо. С ним было легко и привычно. Он был похож на всех сослуживцев отца сразу.
Ира спросила Наставника, убьют ли её, как родителей.
– Если будешь защищаться – не убьют, – отвечал Наставник.
– А как защищаться?
– Я могу научить.
– Научи защищаться так, чтобы меня не убили.
– Только учти – надо тренировать долго и старательно. Быть девочкой-убийцей в жизни ещё опасней, чем в кино.
– Я согласна.
– Правильно. Что бы там эти, – Наставник кивнул в сторону закатного солнца, – не говорили, ты живёшь в России. А в России надо быть крутым. Иначе ничего не получится.
Тренировок было много, они постоянно менялись. Наставник, похоже, растрогался. Он показывал ей намного больше приёмов, чем обычно. А потом они смотрели по видеомагнитофону какое-нибудь лёгкое, развлекательное кино – «Чужой» или «Леон», например.
Ира очень одобряла Матильду из Леона.
Потом взялись за оружие. Ира, кажется, успела немного пострелять с отцом. Так что у ней сразу начало получаться.
– Огнестрельное оружие – это важно, – говорил Наставник, – Если у тебя палка или меч, то всё зависит от силы и подросток никогда не победит взрослого. Но пистолет, ружьё, автомат не требует паспорт, не спрашивает год рождения. Им ты убьёшь взрослого точно так же, как он бы убил тебя. Достаточно только правильно обращаться, быстро выхватывать и метко стрелять.
С каждым днём у неё получалось всё лучше и лучше.
– Но тебе надо кого-то убить, – предупредил Наставник, – для практики. Часто хороший стрелок не решается стрелять в человека. А это дело важное.
– Убить? Интересно!
– Давай может кота какого-нибудь? Котов сложнее, чем птиц, они умные.
– Нет, кота не надо. Коты – хорошие, – Ира с детства любила животных, – Давай лучше бродячих собак постреляем. Чтобы они не мучились.
К счастью, Кель не стала описывать подробности этой охоты. Только сказала, что охотились три раза днём, один – ночью и всё удачно. Ну и хорошо.
Наставник был славный, с ним всегда было весело. Он обучал стрельбе, как учили его самого. А ещё он сочинил от себя насколько простых правил и записал их в стихах, чтобы его ученицам-убийцам было проще их запоминать.
Например:
НЕ СПАСУТ НИ МАТ, НИ СТОНЫ,
ЕСЛИ КОНЧИЛИСЬ ПАТРОНЫ.
Или:
СНАЙПЕР, ЕСЛИ ОН СТРЕЛЯЕТ,
РЕЗУЛЬТАТ НЕ ПРОВЕРЯЕТ.
Однажды утром она проснулась от звуков стрельбы. Взяла, как учили, учебный пистолет и медленно спустилось по лестнице.
Наставник лежал на пороге, а глаза по-прежнему смотрели в небо. Рубашка отяжелела от крови и прилипла к ступенькам.
Рядом стоял Опекун.
– Его застрелили, – сказал он.
– Кто? – спокойным голосом спросила Ира.
– Люди губернатора Шепшелея, – ответил Опекун.
– Что это за человек?
– Это губернатор. Он приказал убить твоих родителей. А я… как видишь, успел слишком поздно.
