Вопреки предостережению Иззи, было не больно. Приятно. Только приятно. Не больше. Всего приятнее было его неуемное желание. Казалось, с ним случился припадок. Потом всё закончилось.
Он отвалился и локтем прикрыл глаза, как будто защищаясь от яркой луны. Несколько минут оба молчали.
Надо, наверное, что-нибудь сказать, подумала она.
Он чмокнул ее в щеку.
– Тебе хорошо?
– Да! – откликнулась она. Надо что-нибудь добавить?
Он резко выдохнул. Она не поняла, что это означает.
Оба слегка взмокли. Удобно ли обтереться? И надо ли обтереть его? Но чем? Папину рубашку осквернять нельзя.
Близость требует множества решений. В этом возрасте все постоянно говорят о сексе, но даже словом не обмолвятся о столь важных деталях.
Потом он встал и надел трусы. А где же презерватив? Свалился?
– Хочешь съездить на вечеринку в Хамлине? – спросил он.
Он уходит? Она-то думала, они проговорят до отбоя.
– Наверное, я еще побуду здесь. – Выгнувшись, она натянула джинсы. Он у нее первый! А ему и невдомек.
Он отошел в сторону. Чего это он делает? Навалился на надгробие и стал его раскачивать! Зачем он рушит могилу? По загривку поползли мурашки. С ним и впрямь припадок? Надгробие расшаталось, точно зуб. Родес привалил его к соседней плите, потом встал на четвереньки и, сунув руку в образовавшуюся дыру, достал бутылку.
– Гульнем! – Он воздел над головой бутылку, словно призовой кубок.
Так вот зачем он сюда пришел. Эмма проводила его взглядом, когда он перепрыгнул через ограду и исчез.
* * *
– Ты чуть не опоздала к отбою! – сказала Бекка. Банный несессер она держала на сгибе локтя, точно ридикюль.
Следом за ней Эмма прошла в душевую.
Интересно, я изменилась? В душевой было парно, она протерла запотевшее зеркало. Никаких изменений, только глаза покраснели. Будем надеяться, Бекка ничего не заметит. Курение травки – злостное нарушение дисциплины.
* * *
Что в пансионе было плохо, так это уроки по субботам. Каждой своей клеточкой Эмма ждала появления Родеса, но пятикурсники занимались по иному расписанию.
После уроков предстоял алтимат-фрисби. При выборе вида спорта она решила, что с этим как-нибудь справится – в парке Вашингтон-сквер отец учил ее бросать диск.
Эмма пожертвовала обедом, чтоб было время переодеться. В столовой она набрала в миску овсяных хлопьев, после заправки молоком приобретших сносный розовый оттенок, и отнесла их в свою комнату, где перед трюмо, подарком соседкиного отца, стала прикидывать варианты одежды.
На стадионе играли только парни, а девушки загорали на краю поля. Туда-сюда гонявшие ребята в шортах, майках и задом наперед надетых бейсболках напоминали резвящихся в парке собак.
Эмма подошла к девушкам. Кто-то улегся прямо на траву, кто-то подстелил свитер, но все приспустили шорты и до лифчиков закатали рубашки, подставив солнцу плоские животы. Эмма порадовалась, что не ошиблась с выбором наряда и ничем не отличается от других.
– Ты на алтимат? – не открывая глаз, спросила одна девушка.
– Угу. – Эмма улеглась на траву рядом с ней.
– Тренер задерживается. Отводит ребенка в детсад.
Вот еще одно отличие нынешней школы от прежней. Здесь учителя жили своей жизнью. У них были дома, супруги и дети, требовавшие заботы. В школе Тэтчер учителя как будто не существовали вне пределов классной комнаты.
Эмма хотела сказать «Ладно», но тут среди игроков разглядела Родеса. Сердце ее забилось так сильно, что соседки, наверное, ощутили вибрацию земли.
Нет, никто ничего не заметил. Девушки переговаривались:
– Ты подстриглась? Так ровненько.
– Перед отъездом мама наконец-то сводила меня к Луиджи. К нему не прорвешься.
Эмма никогда не была у Луиджи, хотя многие одноклассницы посещали этот салон. Она же стриглась за десять долларов в парикмахерской на Астор-плейс. Сейчас она впервые подумала, какой облик ей придал бы Луиджи.
Родес метнулся за диском. Или это не он? Солнце в глаза, не скажешь точно. Похожий силуэт подпрыгнул, поймал диск и мягко приземлился.
Упала чья-то тень.
– Кто заказывал суши?
Пузатый мужик с белым бумажным пакетом.
Девушка рядом с Эммой опустила рубашку, села и рукой зажала рот.
– Суши! Чей заказ?
Парень, поймавший диск, отбросил его и пошел к краю поля. Теперь это определенно был Родес. Какие у него мускулистые ноги. Эмме хотелось и не хотелось, чтобы он ее заметил. Вдруг при дневном свете она ему не понравится?
– Спасибо, – сказал он посыльному. Тот подал ведомость и ручку.
В Троубридже деньгами, похоже, не пользовались. Всё оплачивалось подписями.
Родес взял пакет и безуспешно попытался затолкнуть его в весьма обширный карман шортов. Потом глянул в сторону Эммы и широко улыбнулся. Вспыхнув, она запаниковала в ожидании… Чего, поцелуя? Встать или не надо? Нет, ни к чему выказывать радость. Однако Родес до нее не дошел. Он остановился перед соседкой Эммы и так по-хозяйски обнял ее за шею, что стало ясно: они не просто друзья. Парочка, не таясь, поцеловалась.
– Ой, кто б меня завалил в кусты! – простонала девица.
– А где тут ближайшие? – ухмыльнулся Родес и зашагал на поле. Пакет он бросил на кучу одежды возле пирамиды из бутылок с водой.
Эмма медленно встала.
– Не уходи, вон тренер пришел, – сказал кто-то.
Но Эмма, стараясь не бежать, уже шла к выходу со стадиона. За воротами она уткнулась головой в изгородь из прохладного известняка, и ее вырвало чем-то розовым.
* * *
Какой-то парень подал ей бумажные салфетки. Она их взяла, благодарно кивнув.
– Всё нормально? – спросил парень. Эмма видела его на семинаре. У него добрые глаза.
– Да. – Она выпрямилась. Голова слегка кружилась.
– Меня зовут Лиам.
– А меня Эмма.
– Я знаю.
56
Эмма
Эмма расположилась на отшибе общего разговора, чувствуя себя крохотной малонаселенной страной, соседкой великой державы, о чем извещала невидимая карта, существовавшая только в воображении самой Эммы и ее однокашников.
Она пансионерка, а вокруг приходящие ученики.
В просторном зале, предназначенном для приема гостей, на другом берегу паркетного моря группа парней в черных пиджаках и галстуках беседовала возле огромного камина, напоминавшего, скорее, вход в тоннель.
