– Тоже любишь бродить по кладбищу?
Эмма обернулась. Этого парня она знала. Родес, он учился в мужской школе Хасбрука, что неподалеку от пансиона Тэтчер. Личность популярная. В кофейне, куда они бегали на переменах, его всегда окружала толпа приятелей. Ее-то он вряд ли замечал. Но, похоже, заметил.
Эмма кивнула. Не спрашивая позволения, он подсел к ней на гранитную скамью. Она не стала бы его приглашать, однако на будущее себе пометила: вполне нормально предложить парню посидеть с тобой.
– Только здесь я могу спокойно подумать, – сказал он. – И еще поговорить с мамой.
– Мобильник здесь ловит? – удивилась Эмма. Жители Веллингтона гордились отсутствием сотовой связи в их городе. Об этом говорилось и в рекламных брошюрах Троубриджа.
– Нет, – усмехнулся он. Улыбка была хорошая. И необычное сочетание светлых волос с темными глазами. – Несколько лет назад мама умерла. И здесь я с ней разговариваю.
– Прости, – сказала Эмма. Он как-то связан с Троубриджем? Надписи на старых надгробиях почти стерлись. На ознакомительной экскурсии говорили, что тут похоронены только основательница школы и ее родственники. – Здесь ее могила?
– Да нет, урна с ее прахом стоит на каминной полке в нашем доме на Парк-авеню. Сюда я прихожу вспоминать о ней, понимаешь?
В душе ее будто распахнулось оконце. Значит, он тоже потерял родителя. Сколько времени ему потребовалось, чтоб оправиться от утраты?
– Это твой отец был в Башнях, да?
Такая прямота – точно бальзам. Об этом знали все, но никто ничего не говорил.
Эмма только кивнула, боясь расплакаться. Зажала коленями сложенные ладони и потерла ими, словно пытаясь согреться. Солнце село. Становилось прохладно.
– Я видел тебя в церкви.
Она тоже его видела. В первую годовщину отслужили панихиду. Отец был в поминальном списке. Не верилось, что прошел год.
– Меня зовут Родес. Мама умерла три года назад. От рака. – Он пошарил в заднем кармане джинсов.
– Сочувствую.
И все-таки ему повезло. Если б она знала, что завтра отец умрет, вела бы себя иначе.
Родес достал косяк:
– Покурим?
Она согласилась. Прикурив от зажигалки, Родес спрятал сигарету в кулак – видимо, на случай, если староста смотрит в окно.
– Хорошая травка, – сделав затяжку, сказала Эмма, хотя не особо в том разбиралась.
– После летних каникул мы получаем наилучший товар. Из Дубая травку привозит Ризал. На будущий год он закончит учебу, и я ума не приложу, как нам тогда быть.
– А ты на каком курсе? – Эмма вернула сигарету. Хорошо, что он не выпускник. Не шестерик, как их тут называли.
– На пятом. Год страха и заявы в универ.
Эмма вздохнула, сочувственно и благодарно. Она уже поплыла. Ей нравилось это состояние, и всякий раз она думала, что надо бы курить почаще. Освобождаешься от забот.
– Мужик из приемной комиссии Йельского университета сказал, меня возьмут без проблем, если переберусь в Северную Дакоту. В «Лиге плюща» мало представителей этого штата. Ты же из Нью-Йорка, верно? Не хочу огорчать, но тебя ждет то же самое.
– Уж поверь, моя мать не поедет в Северную Дакоту. Она здесь выросла и живет вон там. – Эмма показала на другой берег.
– В лодочном сарае?
Обычно под кайфом Эмма начинала хихикать, а потом неудержимо смеяться. Сейчас она вообразила, как мать, не представлявшая жизни без своей коллекции обуви и удобной мебели, перебирается в сарай, где нет даже электричества и туалета.
– Тише ты, не свались. – Родес придержал ее за воротник отцовской ковбойки. Теперь Эмма носила его вещи. Опять вспомнив о нем, она успокоилась.
– Мать живет в доме за холмом, отсюда не видно.
Фото знаменитого дома публиковали в местных журналах, его арендовали для благотворительных мероприятий, однако в Троубридже, как ни странно, мало кто слышал о нем.
Молча докурили косяк. Верещали сверчки. Вдалеке бренчала гитара.
– Каким был твой отец? – спросил Родес.
Эмма обрадовалась вопросу – отец как будто оживал в разговорах о нем.
– Он учил меня разводить костер, ловить рыбу, находить созвездия. В свободное время любил подурачиться. Рассказывал классные страшные сказки. Когда мне был день от роду, он бросил курить. Просто выкинул пачку. Говорил, это было легко, потому что он представил мои новенькие розовые легкие.
Эмма замолчала, чтобы не расплакаться.
– Похоже, он был отличный отец. – Родес погладил ее по щеке. – Вот если б моя мать так сделала ради меня. Она не бросила курить, даже когда заболела. Всякий раз казалось, что я наблюдаю за тем, как она медленно накидывает петлю на шею.
Эмма не знала, что на это сказать, и просто положила голову ему на плечо. От него вкусно пахло кокосом.
Помолчали. Потом он ее поцеловал. У него сладкие губы. И умелый язык.
Позволить ему больше?
Она под кайфом и готова. Наверное, из их курса только у нее этого еще не было. Как и у большинства ее подруг в пансионе Тэтчер. Но там-то женская школа. А здесь такого оправдания нет. Она не желает быть единственной девственницей Троубриджа.
Его рука залезла к ней под рубашку, затем пробралась в лифчик.
Будем надеяться, небольшой размер того, что в чашке, его не разочарует.
Нет, похоже, не разочаровал. Он погладил ее грудь, коснулся соска, и ее всю прострелило током.
В любую секунду мир может разлететься вдребезги. Зачем беречь-то?
Он стянул свитер и, оставшись в белой майке, постелил его на траву меж надгробий. На фоне темного неба и лососевой луны, выглянувшей из-за башни замка, он читался силуэтом.
Он потянул ее за руку, и она легла на приготовленное им ложе.
Она не скажет, что у нее это в первый раз. А то еще отпугнет его. Пусть не знает, что этот вечер она запомнит на всю жизнь.
Он медленно стянул с нее джинсы и поцеловал там, где еще никто никогда ее не целовал. Это было так приятно, что сами собою поджались пальцы на ногах.
Она и не знала, что существует такая ласка.
А вдруг девственность чем-нибудь пахнет? Она оттолкнула его голову. Ой-ой-ой. Он не подумает, что она этого не хочет? Кто-то говорил, мужчины предпочитают не связываться с девственницами.
– Мне это нравится, – сказал он. – А тебе?
– Да, – ответила она.
Неведомо откуда в руке его возник презерватив.
Она боялась чем-нибудь выдать свою неопытность. Однако пригодились любовные сцены, которые она повидала в кино. Я отдаюсь парню из нашей школы, подумала она. Он лег сверху, на миг перекрыв луну.
