Рут предложила сигарету сидевшей рядом Конни, но та ожидаемо отказалась. Она не курила даже сигареты, а уж тем более что-нибудь другое. Говорила, табак неприятно дерет горло, но, скорее всего, просто боялась попасться. А вот Рут небрежно держала сигарету в губах, которые, остановившись на светофоре и глядя в зеркало заднего вида, накрасила модной перламутровой помадой.
По радио ведущий Кейси Кейсем беспрерывно гонял композиции недавно умерших Джими Хендрикса и Дженис Джоплин. Нынче все повадились умирать. Во Вьетнаме погиб брат однокурсницы. Умерла вторая близняшка из канадской пятерни Дион. А теперь и бабушка.
Конни прибавила звук радиоприемника. Хорошо, что у нас совпадают музыкальные вкусы, подумала Рут.
– Похоже на городок Бедфорд-Фоллз из фильма «Эта замечательная жизнь», – сказала Конни, глядя в окно.
Веллингтон впечатлял приезжих. Но Рут знала и отвергала то, что скрывалось за живописной декорацией.
– В отличие от Джорджа Бейли, я сбежала, – ска
[15] зала она.
Рут и Конни были первокурсницами Школы Порции Манн. (Со дня основания этого женского учебного заведения в 1875 году студентки шутили над словом «мужчина» в его названии.) Их обеих отпустили на похороны Сары, умершей от сердечного приступа.
– Мне нужна спутница, – говорила Рут, упрашивая мисс Бикон выделить ей в попутчицы именно Конни. С лучшей подругой Поттси она опять не разговаривала и хотела назло ей показать, что теперь дружит с новенькой. – До Веллингтона два часа езды, а я за рулем недавно. Кто-то должен подсказывать мне дорогу по карте.
Мисс Бикон выдала им пропуска и освободила от экзамена по французскому языку.
Рут считалась местной, а Конни перевелась из чикагской школы. Сейчас все лучшие пансионы принимали таких воспитанников. Рут с подругами выражали нововведению громогласную поддержку. Негров сюда привезли насильно, а потому справедливо дать им шанс на образование и в дальнейшем на достойную работу.
Курс устроил Конни официальную встречу с чаепитием, но толком Рут пообщалась с ней на заседании общества меломанов, где новенькая показала незнакомый им танец «гринд». Скинув свитер, Конни так вращала задом, что вмиг стало понятным предназначение этого танца, в отличие от бальных «бокс-степа», «чарльстона» и «линди», которым Рут обучалась в нью-йоркском клубе и которые никто уже не танцевал.
* * *
Многие бабушки получали прозвища, но для Рут папина мама всегда оставалась бабушкой Сарой.
Она была строгая, строже маминой мамы Наны, умершей, когда Рут и Абби были совсем маленькие. Сестры подразделяли бабушек на добрую и злую.
Доступ в некоторые комнаты Холлингвуда девочкам был закрыт, им запрещалось трогать многие вещи. Сестры предполагали, что именно несгибаемость жены преждевременно свела в могилу дедушку Эдмунда, которого они никогда не видели.
Однако бабушка Сара не всегда бывала суровой. Случалось, совершишь какую-нибудь мелкую провинность (забудешь надеть комбинацию или отправить благодарственную открытку) и ждешь от бабушки испепеляющего взгляда, а она вдруг улыбнется, глаза ее станут добрыми, и ты узнаёшь, как сильно тебя любят и какое счастье иметь таких внучек.
Кроме того, она делала отличные подарки. Поразительно: стоило еще летом обмолвиться о том, что тебе хотелось бы иметь, и потом именно это найдешь под рождественской елкой. Рут навсегда запомнила свой восторг от фотоаппарата «Брауни» в целлофановой обертке, отражавшей цветные огоньки.
* * *
«Интересно, узнает ли кто-нибудь мою машину? – думала Рут. – Скорее всего, нет, ведь я обзавелась ею совсем недавно».
Старуха Филомена Спенсер, переходя через дорогу, нахально сунулась к пассажирскому окошку. Вот и хорошо, пусть народ знает, что Конни – цветная. На дворе 1970-й, пора уже выработать вкус к ассимиляции, которая идет повсюду, кроме городишек вроде Веллингтона. Мир меняется, в нем происходит нечто прежде немыслимое – национальные гвардейцы расстреливают студентов, из-за Йоко распадаются «Битлз», шествия и сидячие демонстрации перекрывают улицы, – а в здешнем болоте всё по-прежнему. Ничего, возрастной ценз для голосования снижен с двадцати одного года до восемнадцати лет, скоро Рут и ее единомышленники смогут выразить свою позицию.
* * *
Конни достала из сумочки и надела белые перчатки.
– Сейчас-то зачем? – сказала Рут. – Панихида только завтра.
– Ладно. – Конни сняла перчатки, поочередно сдернув их с каждого пальца.
Рут ей сочувствовала, понимая, что она волнуется. Наверное, для нее эта поездка – как путешествие в чужую страну. Рут тоже нервничала бы, если б ехала к ней в гости. Чтобы не ставить Конни в неловкое положение, она не расспрашивала о ее жизни в Чикаго, но догадывалась, в каких условиях обитала ее семья. Представлялись халупа со следами пожара, разбитые окна, стрельба на улице. Не дай бог, Конни пригласит ее в свое гетто.
* * *
Смерть бабушки казалась чем-то далеким, случившимся на другой планете. Не то что смерть мамы три года назад, ударившая в самое сердце.
Порой возникавшая мысль, что ее нет и никогда не будет, и сейчас подействовала как ожог. На прошлой неделе по телевизору показывали старый фильм, и Рут вышла из комнаты, когда Лана Тернер достала носовой платок. Полотняными платками уже сто лет никто не пользовался, а вот мама не желала расстаться с этим старомодным аксессуаром. Перед глазами возникла картинка, когда Рут последний раз видела маму: та прячет в рукав пижамы носовой платок с инициалами – подарок от дочек на Рождество. Теперь в маминой пижаме спит Абби.
* * *
– Я и не знала, что Троубридж от вас так близко. – Конни смотрела на другой берег озера, которое они огибали. Рут поняла, что спутница ее думает о Рое – парне, с которым недавно танцевала на дискотеке.
Троубридж был мужской школой, но даже если б в нее принимали девочек, Рут не стала бы там учиться. Прежде всего, это привязало бы ее к городу, из которого она отчаянно хотела сбежать, и, самое главное, школу эту окончил отец.
Винсент олицетворял собою всё, что она ненавидела: крахмальные воротнички, галстуки, лицемерную набожность того, кто зарабатывает на жизнь обманом людей. Он презирал современную музыку и моду, современный язык и еду. Терпеть не мог даже йогурт – полезное изобретение швейцарцев, доживающих до ста трех лет. Пытаясь хитростью приучить отца к новшеству, однажды за завтраком Рут полила йогуртом его клубнику – пусть думает, это взбитые сливки. «Еда пастухов, – сказал отец, оттолкнув тарелку. – Вот пусть они этим питаются, а я не обязан». Нашарив ногой кнопку под столом, он вызвал перепуганную звонком Би и приказал ей убрать клубнику.
Когда их семья перебралась в Веллингтон, Би переехала вместе с ними, что решило проблему хорошей служанки, какую, по словам бабушки, нынче не сыщешь. За последние годы Холлингвуд повидал череду местных девушек, которые либо уходили сами, либо их изгоняли. Дольше всех продержалась Лила, но и она с мужем, не желавшим жить на севере, уехала в Вирджинию.
