Что растревожило, так это менструация, которую в книжке называли «твоим периодом». Неужели это происходит каждый месяц? Из-за будущих предательств тела по двенадцать раз в году в животе возник камень. Рут выдвинула нижний ящик комода и спрятала брошюру между кляссерами с коллекцией монет. Пусть не попадается на глаза до той поры, когда наступит неизбежное.
* * *
Врачи считали, матери станет лучше, если она перестанет дышать ядовитым нью-йоркским воздухом с порхающей в нем сажей. И мать с дочерьми перебралась в Холлингвуд, не на лето, как обычно, а насовсем.
Отец приезжал только на выходные; всю неделю он жил и работал в Нью-Йорке, где занимался рекламой сигарет.
Первое время подруги навещали Рут. Втроем-вчетвером под приглядом чьей-нибудь матери они приезжали к полудню, а первым вечерним поездом отбывали обратно. Визиты эти сбивали с толку. Девочки отпускали такие реплики, словно Рут уехала в чужую страну. Слова лучшей подруги как будто доносились с другого края земли: «Не страшно жить в доме без консьержа? Ух ты, у вас тут как на ферме».
А потом визиты прекратились, ибо реализовалась-таки давняя угроза: прямое железнодорожное сообщение с Нью-Йорком отменили, и теперь до ближайшей станции Брайдуэлл было добрых двадцать минут езды на машине. Путешествие стало чересчур хлопотным, и гости рассудили, что повидаются с Рут, когда она приедет в Нью-Йорк за рождественскими покупками, а также полюбоваться украшенными витринами и елкой перед музеем Метрополитен.
В декабре отец повез дочерей в Нью-Йорк, но всё их время ушло на стояние в очередях, поскольку уже началась предпраздничная суматоха. Лучшая подруга обещала встретиться с Рут в гардеробе Метрополитен, а сама не пришла, и Рут, прождав почти час, опоздала на кукольное представление, проходившее на третьем этаже.
* * *
Поначалу врачебный план сработал. Мама совершала долгие прогулки и, греясь на солнышке, в беседке читала журналы. Воздух Коннектикута вернул ей румянец.
Прежде всё ее время было расписано. В воспоминаниях Рут о жизни на Парк-авеню мать представала вечно спешащей: уже в дверях натягивает перчатки, торопливо прощается с Би и дочками и убегает на очередное заседание бридж-клуба, общества книголюбов или на благотворительную распродажу в пользу больниц. Теперь же ее основным занятием стал ежедневный моцион по склону холма к озеру.
В памяти запечатлелась картинка: в прихожей мать сидит в кресле и разговаривает по ядовито-зеленому телефону, потом вдруг долго-долго кашляет, зажимая рукой рот, и лишь затем продолжает беседу.
* * *
В местной школе, некогда монастырской, а теперь просто женской, Рут и Абби неожиданно стали знаменитостями. Их прапрадед был губернатором Коннектикута всего год, но до самой смерти его величали Губернатором, кем он и останется до тех пор, пока в здешних краях живут его потомки.
– Неужели праправнучка губернатора Холлингворта забыла обстоятельства дела Дреда Скотта? – подтрунивал учитель истории.
[14]
Ради еще большего уважения к себе Рут подготовила доклад о своем знаменитом предке, трудившемся во благо горожан, – он не только выстроил дом, ставший местной достопримечательностью, но обеспечил Веллингтон железнодорожным сообщением, а также, идя навстречу нуждам фермеров, повысил допустимый уровень воды в ирригационных канавах. Информацию она черпала из отпечатанной на машинке истории Холлингвуда – подарка отца на первое Рождество без мамы. Рут сильно огорчилась, обнаружив в рождественском чулке эти скрученные в рулон страницы, но оценила подарок позже, когда настало время доклада по истории.
52
Сара
Сара дергала медную дверную ручку и одновременно туда-сюда крутила ключом в замке. Неподатливую дверь оранжереи можно было не запирать вообще, но древняя ручка категорически не желала поворачиваться без ключа, вставленного в скважину.
Раньше это была терраса, примыкавшая к библиотеке, но уже давным-давно Эдмунд превратил ее в оранжерею, сделав Саре подарок на день рождения.
Не верилось, что ей перевалило за восемьдесят. Она просила Винсента не устраивать никаких торжеств. Кто придет-то? Из любимых почти никого не осталось. Нет Бенно, Рейчел и даже Ханны, самой молодой из них. Почти тридцать лет назад рак желудка свел в могилу Эдмунда. Без него она живет уже дольше, чем с ним, но только сейчас, кажется, начала его понимать.
Похороны и поминки, поминки и похороны – вот из чего теперь состоит ее светская жизнь. Давеча в закрытом гробу хоронили Дакси. Она пришла бы в ужас от того, что на панихиде звучал не орган, а гитары. Вместо обычного извещения внуки ее подготовили цветную программку с кошмарными фото. «Отмечание», – гласил заголовок крупными пляшущими буквами, словно приглашая на бродвейское шоу. Похоже, Дакси всё это видела, ибо после панихиды отплатила той же монетой. Катафалк приехал на кладбище, но водитель не смог открыть задние дверцы, потому что оставил ключи в замке зажигания, а машина захлопнулась. И Дакси, значит, полеживала себе в гробу, а снаружи на солнцепеке топтался народ, обмахиваясь программками и дожидаясь водителя, побежавшего за дубликатом ключей. Вот так оправдалась давняя шутка, что вечно опаздывающая Дакси опоздает даже на собственные похороны.
Сара хотела, чтобы ее хоронили по-старомодному: поставили гроб в гостиной, а потом на лошадях отвезли в церковь. Она оставила распоряжения Винсенту.
Дверь оранжереи наконец-то открылась.
Саре нравился здешний сытый сладкий дух. Иногда она приходила сюда вечерами – просто посидеть. Послушать, как в пруду, теперь занимавшем половину двора, квакают лягушки, крякают утки, как режут воздух крылья летучих мышей. (Со слухом, слава тебе господи, был порядок.) Сара уверяла, что слышит даже шелест побегов, пробивающихся из земли.
Она пошла будить внучек. Кактус, прозванный Персефоной, цвел только одну ночь в году. Прошлой весной Сара, уведомленная новым садовником, наблюдала это чудо и обещала, что в следующий раз позовет девочек.
– Ничего не видно, – сказала Рут, входя в оранжерею. Близорукая, она не хотела носить очки и копила деньги на новинку под названием «контактные линзы». Винсент растолковал, что нынче это повальное увлечение – стекляшки присобачивали прямо на глазные яблоки. Сару корежило, когда она это представляла.
– Погоди, я включу свет, – сказала Сара.
– Он и так уж горит, – заметила Абби, и Сара объяснила ей, что это круглосуточно горящие лампы, которые способствуют росту посадок. Мистер Таппер, поди, не мог и представить, сколько появится всяческих светильников. Они-то переносили настольную лампу из комнаты в комнату, подключая к розетке, единственной в каждом помещении.
Сара нашарила и дернула шнурок.
