В Килконли я добралась после долгого морского путешествия. Спасибо щедрым знакомцам Винсента, оплатившим второй класс, что так облегчило мою поездку. Целые дни я проводила на палубе в шезлонге, точно английская королева. Однако было тяжко десять дней плыть над могилой Тома, мир его праху. Я всё представляла его в темной глубине.
Минуло двадцать лет, как мы с тобой уехали из дома. Глупо было думать, что всё здесь осталось, как раньше: мама у плиты, отец за бутылкой. Но мне мечталось, что в день моего отъезда время остановилось и всё замерло до той поры, когда я вновь ступлю на родную землю.
Я откинула щеколду на калитке и прошла к черному ходу – мол, не шибко-то барыня. Но там не было звонка, а на стук никто не ответил. Хоть я вернулась в отчий дом, я сочла себя не вправе вламываться без уведомления. Пошла к парадному входу. Дверь открыла Кэтлин, и я маленько обомлела, увидев перед собою женщину средних лет. Наверное, и мой вид ее слегка ошарашил. Она не упала ко мне в объятья и не заплакала от радости, хоть именно этого я ожидала, ведь когда-то мы были очень близки. Может, сдержанность ее объяснялась тем, что она боялась сбить бигуди, накрученные к завтрашнему выходному. Сестра повернулась ко мне спиной и крикнула вглубь дома: «Мам, Брайди приехала!» Вот так я узнала, что мама, слава Богу, жива.
Кэтлин отошла от двери, и я это поняла как приглашение в дом. В прихожей старая вешалка исчезла, я положила пальто и шляпку на стул и прошла в гостиную, где в кресле у камина сидела мама. Тут-то я и увидела, что с ней сделалось. Бедная мама выжила из ума. Ты помнишь кондитерскую Куигли, где их старая матушка сидела, привязанная к стулу? Вот такой же стала и моя мама.
Я спросила Кэтлин, как давно это случилось. Сестра сказала, что писала мне и про маму, и о смерти папы. Даже если так, этих писем я не получила. Что толку писать в пустоту, сказала Кэтлин, и я ее не виню, поскольку сама писала неаккуратно.
Заботы о маме легли на сестру, ибо Дэн поступил в лимерикскую семинарию, Куинн работал на фабрике в Туаме, Маргарет училась в школе медсестер в Шанноне, Нелл уехала в Дублин, где вышла замуж за галантерейщика. Дома жила только Дейзи, записавшаяся на курсы секретарш.
Кэтлин была замужем, но приехала домой, чтобы приглядывать за матерью. Муж и дети остались в доме свекрови в Конге.
Сестра предупредила, что мама никого не узнает. У меня сжалось сердце. Ведь я могла бы ухаживать за собственной матерью, но вместо этого опекала чужого американского отца. Знаешь, Кэтлин ошиблась. Мама-то меня узнала. Узловатыми пальцами она перебирала бахрому шали, укрывавшей ее колени, но, увидев меня, потянулась рукой к моему лицу.
Мама назвала меня по имени, и я едва не расплакалась. Ощутив на щеке ее заскорузлые пальцы, я как будто перенеслась в детство, и все мои годы в Америке показались сном.
Поначалу Кэтлин со мною держалась сухо. Мол, я вся такая из себя культурная, а подарков-то никому не привезла. В доме теперь было газовое освещение, и она всё время за мною выключала свет – мол, счетчик-то крутится. Но я не обижалась. На ее месте я бы вела себя так же. Возвращение блудного дитятки – несказанное счастье лишь для родителя.
Сестра оттаяла, поняв, что я приехала насовсем. И тотчас попутным грузовиком рванула к собственной семье, которую целый год видела лишь от случая к случаю.
И вот теперь я, воплощение дочерней преданности, забочусь о больной матушке. Мне хорошо. Я ей читаю и веду по дорогам ее прошлого, радуясь, что могу не вспоминать события, произошедшие после моего отъезда. Мама онемела, но я знаю, что она меня слушает. Когда я говорю о своем детстве, в глазах ее вспыхивают искорки.
Спасибо, что ты не поверила сплетням. У миссис Холлингворт-Портер свои резоны думать обо мне плохо, но только тебе я открою всю правду. Бог даст, когда-нибудь сядем с тобой в кофейне О’Хёрли (да, она еще существует, хозяйкой там его дочь-хромоножка) и я тебе всё расскажу, ничего не утаивая.
Засим желаю тебе здоровья и благополучия. С твоими родными всё хорошо, я вижусь с ними в церкви, и они постоянно превозносят тебя за щедрые вложения в письма, позволяющие твоим племяшкам учиться в монастырской школе.
Бихмор, Ирландия
Рождество, 1933
Дорогая Аделаида,
Спасибо за заметку о выпускных торжествах Винсента. Я плакала, разглядывая фото. Какой он стал взрослый и красивый! Я и подумать не могла, что ему так повезет. Я никогда не забуду твоей роли в устройстве его жизни. Если б ты не отвела меня в ту миссию, я бы оказалась неведомо где и Холлингворты не усыновили бы моего мальчика.
Даже здесь газетные заголовки вопят о невзгодах Америки. Я ужасно рада, что вопреки всеобщему развалу Хэтэуэи сохранили дом на Пятой авеню. Представляю, как тяжело тебе и горничным, вынужденным исполнять мужскую работу. Мир меняется, но вовсе не к лучшему.
Пожалуйста, прости мое долгое молчание. Но ты всё поймешь, узнав мои новости.
Два года назад мама скончалась, упокой Господь ее душу, и на панихиде я сама перепугалась чуть не до смерти. Мне показалось, я вижу Тома, преклонившего колени! Но еще больше призрака меня поразило, что кто-то из Флиннов пришел проститься с покойной из семьи Моллой.
А потом вспомнила, что раздрая уже нет.
Конец ему положила война. Флинны и Моллои бок о бок сражались в окопах, и когда не все из них вернулись домой, брешь между нашими семьями исчезла. Бывшие солдаты не пожелали работать на земле и подались в города.
Ты, может, помнишь, что мы с Томом отправились в Америку благодаря его брату Дэнису, который прислал нам билеты. Я знать не знала, что он вернулся из Покипси. У нас тут многие фермеры состарились, а молодежь к земле ничем не заманишь. А вот Дэнис другой. После стольких лет на кожевенной фабрике, где отравленный воздух – что твоя газовая атака на фронте, он был рад-радешенек пасти коров.
Мы поладили сразу. И разве могло быть иначе? Нас объединяли Том и Америка, которая каждого из нас по-своему подвела. С Томом я была ослепленной любовью девчонкой. Дэниса я встретила женщиной с грузом прожитых лет. Но для любви это не помеха.
Вот и вышло, что наша старая ферма опять стала фермой Моллоев. У нас поля, луга, яблоневый сад и огород, на котором я применяю навыки, полученные от Нетти.
И самое главное, Бог дал нам ребенка, вот почему мне было недосуг писать письма. Алиша родилась два года назад, когда мне уже стукнуло сорок. Вообрази, сколько молитв я вознесла святой Анне. Дочка такая же рыженькая и синеглазая, как Винсент. Не надышусь, не налюбуюсь на нее. Мне как будто вернули пропущенные годы с маленьким Винсентом.
Несчетно раз меня подмывало сказать Дэнису, что у него есть племянник, вылитый он, который окончил один из лучших университетов Америки. Но, как говаривала сестра Джером, я борюсь с искушением. Винсента я вырастила Холлингвортом, путь он им и остается, если только Господь Бог не рассудит иначе. Как бы ни было тяжело, я обязана хранить обет молчания.
