Винсент этому не поверил. Бидди любила деда. Ни за какие деньги она не пошла бы на хладнокровное убийство. Такого немеркантильного человека еще поискать. Она жила не ради денег и была вполне довольна тем, что обитает в крохотной, скупо обставленной комнатушке. Самой большой ее драгоценностью было распятие! Винсента оно всегда пугало. Хотелось выдернуть гвозди из рук и ног распятой фигуры, но он боялся, что крест сорвется со стены.
Если б вдруг Брайди отравила деда (что невероятно), она бы это сделала только из милосердия. Дед был очень мужественный. Наверное, он никому не говорил о нестерпимой боли. Возможно, он попросил Брайди положить ей конец. И всё равно вряд ли наперекор своему Богу она решилась бы оборвать жизнь, которую тот считал нужным продлить.
* * *
Он нашел Брайди в подвале, где она пропускала белье сквозь катки. Увидев его, она радостно вспыхнула и, бросив ворот, отерла руки о край передника.
– Чего пришел? – улыбнулась Брайди. – Охладиться?
В подвале всегда было прохладно. Маленький Винсент любил сюда приходить в жаркие летние дни. По земляному полу Брайди вела его через прачечную мимо полок, уставленных банками с вареньями и маринадами. Он крепче сжимал ее руку, минуя титан – чудище, пялившееся из темноты. Перешагнув бревенчатый порог, они оказывались в его любимом месте – таинственном нутре башни, всегда полнившемся прохладой.
– У меня новость, – сказал Винсент. – Дед оставил тебе изрядно денег.
– Вот как?
Она как будто не удивилась, хотя должна бы.
– Знаешь сколько?
– Откуда ж мне знать? – Брайди опять склонилась к валкам. Прячет глаза?
– Пять тысяч долларов.
Неподдельное изумление на ее лице развеяло все страхи.
– Но ты же не помогла ему умереть, правда?
– Что?! – Брайди вскинула брови. И сощурилась: – Кто так говорит?
– Мама. Дескать, деда отравили мышьяком. Мистер Таппер видел его следы.
Странно, однако Брайди не возмутилась.
– Винсент…
Он не сводил с нее взгляда, ожидая, что сейчас она скажет: «Ну что ты, как я могла его отравить?» Кровь гудела в ушах. Брайди уставилась в пол, потом перевела взгляд на полку с годовым запасом мыльных брусков, перевязанных бечевкой.
Разумеется, она не способна на убийство. Но что-то не так. Вот только что?
Брайди посмотрела на него. Взгляд виноватый. Потянулась рукой к его щеке:
– Винсент…
Он ее оттолкнул.
– Знать тебя не желаю, – проговорил он сквозь слезы.
– Неправда, ты меня знаешь как никто другой.
* * *
Несколько дней спустя он услышал разговор матери по телефону. Она так орала, словно хотела докричаться до собеседника без посредства проводов.
Мать собиралась привлечь Брайди к суду.
– На этот раз я не подведу отца! – вопила она, обращаясь, похоже, к тете Ханне.
Винсент уведомил Брайди о грозящей опасности. Однако та и не думала бежать.
– Я тебя не брошу, – сказала она.
Винсент в ней не нуждался. Он стал взрослым. И скоро первокурсником Йельского университета уедет в Нью-Хейвен. Но для нее он всегда будет беспомощным малышом.
– Послушай, мой отец юрист, причем хороший, – убеждал Винсент. – Если мать захочет, тебя посадят.
Мысль о тюрьме резанула его точно ножом.
Прошло еще несколько дней, и Брайди, получив телеграмму о предстоящем вызове на допрос, согласилась, что ей нужно уехать.
Винсент позвонил Хо-Хо Шервину, тот поговорил со своим отцом, финансовым воротилой со связями. Не прошло и недели, как Винсент прощался с Бидди в каюте парохода «Кливленд», отплывавшего в Ирландию.
Чтоб быть с Винсентом вровень, Брайди встала на железную приступку перед койкой и взяла его лицо в ладони.
– Спасибо тебе, – сказала она. Глаза ее блестели от слез. Она приложила палец к его губам, Винсент недовольно отпрянул. Никак не получалось выйти из роли его няньки. – Я хочу кое-что сказать, хотя, наверное, не должна об этом говорить.
– Тогда не говори, – пожал плечами Винсент. Только исповеди ему не хватало. У него и так сердце разрывалось от потери двух самых дорогих людей.
– Ты всегда был моим сынком.
– Я знаю.
Брайди то ли кашлянула, то ли всхлипнула и вскинула подбородок. Под чересчур ярким светом каютной лампы хорошо читалась мольба, застывшая в ее увлажнившихся глазах.
– Ради тебя я готова на всё. Помни об этом. Ради тебя и твоего деда, упокой Господь его душу.
– Я знаю, – опять сказал Винсент. Но так ли?
Брайди заплакала.
– Вот, возьми. – Она вложила ему в руку книжицу – свой католический молитвенник.
И чем помогут ему эти молитвы?
– Оставь себе. – Он хотел вернуть ей книжку, но Брайди ее не взяла.
– Может, в этих словах ты найдешь утешение.
Выходит, она его совсем не знает? Возникла злость на эти запоздалые и нелепые попытки обратить его в свою веру.
Взвыл долгий гудок.
Брайди мягко оттолкнула Винсента:
– Ну ступай. Ступай себе.
Он поцеловал ее в щеку. Глаза его набрякли слезами. Наверное, они больше никогда не увидятся.
Вдоль борта со спасательными шлюпками Винсент прошел к сходням, доски которых пружинили под ногами, точно клавиши пианино. На случай, если Брайди смотрит с палубы, он отошел подальше и, привалившись к фонарному столбу и уткнувшись лицом в рукав, безудержно разрыдался, ничуть не стесняясь незнакомых прохожих.
47
Брайди
Килконли, Ирландия
Сентябрь, 1928
Дорогая Аделаида,
Спасибо за газетную вырезку о Винсенте. Сердце мое возрадовалось, когда я увидела его на фото, такого красивого, в конфедератке, и прочла, что он удостоен премии ректора. Я пишу ему письма, но только мысленно. Не хочу быть обузой. Дай-то Бог, чтобы Хэтэуэи сохраняли добрые отношения с Холлингвортами и ты держала меня в курсе дел.
А ты-то! Выросла до старшей экономки! С собственной гостиной! Теперь тебя не разглядишь из той комнатушки, что послужила мне прибежищем. Я перед тобой в неоплатном долгу.
Ты не поверишь, как у нас тут всё изменилось. Похоже, из прежнего остались только камни в оградах да галки на деревьях. Помнишь картофельные поля Макгиннов? Теперь там стрекочут тракторы и брызжут поливалки. По всей округе машины пугают овец. Так странно видеть триколор вместо старого флага с золотой арфой на зеленом фоне. Даже деньги стали другие – в них столько красного, что достоинство купюры прям просвечивает сквозь карман.
