Не закрыв калитку, Брайди говорила с его мамой, причем обращалась к ней не «мэм», а по имени.
– Сара, вы ему нужны. Мальчику требуется внимание матери.
У него екнуло сердце. Почему Брайди так сказала? Он вовсе не обделен маминым вниманием, больше ему не нужно.
– Какой матери? – спросила мама.
Неужели она до сих пор сомневается? Прошло три года, но его могут вернуть в приют?
– Вы его не замечаете. Для ребенка это плохо.
Что-то не так, вот только что именно? Мама поднялась и сверху вниз посмотрела на Бидди. Сдернула перчатку, тыльной стороной ладони отерла лоб.
– Ты ясно даешь понять, кто из нас ему мать.
– Неправда. Он знает, что вы его мать. Я – няня. Разницу он понимает.
Теперь он сообразил, в чем тут дело. Бидди он любит больше, а это неправильно и обижает маму. Ну конечно, она же мама! Он дал себе слово, что постарается любить ее сильнее. Не надо обратно в приют!
Мама наставила палец на Бидди, что было знаком ее гнева, и повысила голос:
– Он чувствует мать в няньке, с которой так близок!
Что? Бидди ему не мама! Нет уж, спасибо. Это означало бы, что он – бедняк.
– Я ничего ему не говорила.
– А слова тут не нужны! Всё и так ясно, когда ты с него пылинки сдуваешь. Что современные психологи считают губительным, и я с ними согласна. Мы с Эдмундом хотим воспитать мужчину, а не размазню.
Он стиснул ножик в кулаке. Никакой он не размазня!
– И что мне теперь делать? – Бидди потупилась, носком башмака ковыряя землю.
– Делай что хочешь. Как я смогу тебе помешать? Уволить тебя?
Сердце у него билось как сумасшедшее. Ведь если Бидди уйдет, кто о нем позаботится?
– Не надо… пожалуйста…
– Мальчик мне этого не простит. Да я и сама буду казниться.
Горячий комок, возникший в груди, просился наружу.
– А-а-а-а! – закричал он и выскочил из своего укрытия, размахивая ножиком, точно кинжалом. – Я великий Али-Баба!
Как он и рассчитывал, разговор оборвался. Брайди поспешила к нему, придерживая болтавшееся на локте ведерко, но он ее обежал и кинулся к маме.
– Тебя караулило чудище! – крикнул он, еле переводя дух. – Я его прикончил!
– Спасибо, милый. – Мама его обняла. – Ты мой спаситель.
Они повернулись к Брайди, но увидели только ее удалявшуюся спину в перекрестье лямок фартука.
40
Винсент
Веллингтон, Коннектикут
1915–1923
Казалось, дедуля его любит больше, чем отец. Наверное, у отца не было времени узнать его хорошенько. Он уходил в свою юридическую фирму, когда Винсент еще спал, и возвращался домой, когда его уже уложили в постель. Кроме того, отец постоянно был в разъездах. Он ездил в Хартфорд, но чаще в Нью-Йорк, в зависимости от расписания поездов.
Однако трижды отец чуть-чуть приоткрылся, и эти моменты Винсент запомнил на всю жизнь.
Первый раз – когда он помог шестилетнему сыну облачиться во взрослый костюм. Утром в день свадьбы Ханны, на которой Винсенту доверили роль хранителя колец, отец пришел в его комнату и показал всю последовательность действий: просовываешь галстук под воротничок, который задней запонкой пристегиваешь к сорочке, надеваешь сорочку и застегиваешь воротничок на переднюю запонку, а затем вот так, так и так завязываешь галстук-бабочку. Восхищенный Винсент любовался собою в стенном зеркале, отец стоял за его спиной.
– Вот два образцовых примера со вкусом одетого мужчины, – сказал он, чем привел Винсента в неописуемый восторг. Он еще долго про себя повторял эти слова.
Второй случай произошел, когда Винсенту было девять, уже шла война. В виде подарка на день рождения отец повез его в Нью-Йорк. Поезд прибыл на Центральный вокзал, они вышли на холод Сорок пятой улицы и увидели пирамиду. Сооруженная из двенадцати тысяч островерхих шлемов немецких военнопленных, она поднималась выше здания вокзала и была знаком неизбежной победы над врагом.
И третий случай. В десять лет Винсент заболел ветрянкой, а через день-другой ее признаки проявились и у отца, что всех удивило, особенно бабушку Портер, утверждавшую, что в детстве он ею переболел. Однако доктор Спенсер сказал, что это невозможно, ибо рецидива данной хвори не бывает. И вот они оба изнывали от зуда болячек, которые нельзя почесать, их обоих обтирали губкой, смоченной в растворе хинина, обоим делали овсяные припарки и холодные ванны с добавлением соды. Когда они наконец поправились, мама записала их имена и даты недуга на странице «Болезни» в семейной Библии. Винсенту почему-то было приятно, что у них с отцом остались одинаковые неизгладимые оспинки на лбу.
* * *
Он вроде как хотел, чтобы война продлилась и он успел повоевать, но вместе с тем был рад, что еще слишком мал и может оставаться дома.
Увидев, как Оскар скатывает и приторачивает тощий тюфяк к ранцу, он представил всё неудобство сна на такой постели.
Но в письмах, приходивших в блеклых синих конвертах и написанных на столь тонкой бумаге, что просвечивали строчки с обратной стороны листа, Оскар не говорил о том, как ему спится. Он рассказывал о жаре в Балтиморе, битком набитом пехотинцами и матросами, о том, как интересно изучать азбуку Морзе, о подготовке к спортивному состязанию – забегу на полмили вдоль бортов корабля. Последнее давало представление о размерах судна, название которого не сообщалось – все равно цензура вычеркнет. Письма, адресованные в Холлингвуд, читали все обитатели дома, но сохраняла их Брайди.
А потом настал день, когда бесцеремонный стук медного дверного молотка в виде льва безошибочно известил о прибытии посыльного «Вестерн Юнион».
Дверь открыла Брайди.
Позже дедуля пришпилит телеграмму к карте на кухонной стене и желтым флажком обозначит Гибралтар, где «Радист третьего класса Оскар Энгель погиб в бою». Тело его не доставят, но в церкви, в которую по воскресеньям он ходил вместе с Бидди, по нему отслужат панихиду.
С тех пор Бидди перестала улыбаться. И больше не носила фиалки в петлице. Она как будто постарела. Карта с пришпиленной телеграммой еще долго висела на стене кухни.
* * *
Дедуля научил его плавать и ловить форель. Поделился секретами подледного лова. Научил кататься на коньках и определять, что лед достаточно прочен, а также находить места с темным льдом, где всего лучше скользили коньки.
Дедуля помог ему написать заявление о приеме в Троубридж – пансион на другом берегу озера. Среди первых выпускников этого учебного заведения был дядя Бенно, окончивший его в 1905-м.
Здание интерната построил мистер Троубридж, знакомый прадеда Винсента, сколотивший состояние на сигарных листьях. Дело это требовало частых поездок в Германию, и однажды в поезде до Франкфурта вдовец мистер Троубридж познакомился с некоей баронессой. Они поженились, и новая миссис Троубридж переехала в Веллингтон, где ее ждало большое разочарование, поскольку она никак не рассчитывала очутиться в колониальном захолустье. Чтобы порадовать супругу, мистер Троубридж выстроил замок, напоминавший о ее детских годах, проведенных в роскошном баварском поместье. Два их сына умерли во младенчестве, а потом родилась дочь, которую с малых лет приучали к грузу обязанностей великосветской особы. Но девушка отказалась от положения светской львицы веллингтонского общества (каким оно было в девятнадцатом веке) и стала учительницей. Унаследованную экстравагантную недвижимость она превратила в школу, где юная поросль Новой Англии получала образование, необходимое для поступления в колледж. Составленная ею школьная программа отражала строгость ее собственного обучения в Швейцарии, зиждившегося на заветах Фридриха Великого. Однако первый директор школы, которого переманили из Гарвардского университета, отговорил ее от высоких амбиций, убедив, что учеников нужно готовить к жизни в Америке, а не Германии времен прусских войн.
