– Да, – прошептала она, вспоминая пароход в порту Мерси. Они с Томом могли бы создать семью.
Винсент вновь появился на крыльце.
– Та-дам! – пропел он, размахивая своим посохом, и под аплодисменты публики стал наматывать круги по лужайке.
Зрелище впечатляло. Эдмунд насчитал тридцать пять освещенных окон. Увидев, как он поднялся с места, Винсент закричал, что это еще не конец представления.
– Да нет, пожалуй, хватит, мой маленький волшебник, – улыбнулся Эдмунд. – А то, боюсь, перегорят наши новые лампочки.
Брайди проводила взглядом Сару, которая поймала и повела Винсента в дом.
Следом потянулись и другие зрители.
Брайди не шелохнулась. Оскар тоже. В дружелюбном молчании оба смотрели, как одно за другим гаснут окна.
Потом Брайди встала.
– Не уходи, – попросил Оскар. Пошарив в траве, он сорвал и преподнес ей фиалку. Брайди порадовалась, что сгущавшаяся темнота скрыла ее заалевшие щеки, но вставила цветок в петлицу блузки и снова села.
Тьма стала почти непроглядной, а они всё разговаривали, делясь мечтами. Оскар хотел попасть на радио и копил деньги на курсы звукооператоров. Брайди мечтала о собственной лавочке, где торговала бы кружевными изделиями своего производства. Она рассказала о родных, по которым сильно скучала. Писала им, к сожалению, редко, но деньги высылала аккуратно, каждый месяц. О Томе умолчала, но подумала: интересно, Оскар тоже помалкивает о своей милой? Он говорил о немецком городке, откуда был родом. Брайди спросила, по какой домашней еде он больше всего скучает. По булочкам на пару, сказал Оскар. Попробую испечь, обещала Брайди. Оскар сохранил мамин рецепт. Родители его умерли. Сейчас плохо быть немцем, вздохнул он. Как бы американцы не ополчились против немецких иммигрантов. Из-за войны немцев все ненавидят. Говорят, в некоторых библиотеках даже убрали книги немецких писателей. Здесь до такого не дойдет, успокоила Брайди. Может, еще придется воевать, кто знает.
– Я слыхала, война закончится прежде, чем в нее ввяжется Америка, – сказала Брайди.
Оскар покачал головой:
– Немцы так просто не сдадутся.
Наконец они встали. От близости Оскара ее охватило теплом, и вдруг проскочила мысль: что, если они поженятся и родят ребенка? Но разве это возможно? Она себя знает: не сможет таиться от мужа. Всё расскажет, чем погубит и себя, и жизнь Винсента. И потом, она не хочет новой любви – не дай бог опять потерять любимого, ей этого не перенести.
Молча подошли к дому. На крыльце Оскар пожелал ей спокойной ночи и зашагал по гравийной дорожке; привалившись к косяку, она смотрела ему вслед, пока силуэт его не растаял в темноте.
37
Винсент
Синематограф, Веллингтон, Коннектикут
1915
Читать он научился по книгам и титрам кинофильмов. Фильмы были разные, но все начинались одинаково: на экране возникали слова песни, а мелодию наигрывал тапер, в роли которого иногда выступала его учительница музыки.
Зрителей приглашали спеть хором.
Дедуля не любил хорового пения перед сеансом, а вот Брайди это нравилось. Она водила Винсента в кино, когда дед был занят. Обычно дедуля молча смотрел на слова, появлявшиеся на экране, Брайди же покачивалась в такт музыке и громко пела вместе со всеми.
Винсент придумал себе игру. Когда тень опоздавшего зрителя перекрывала титры песни и сопровождавшие их картинки, он старался по абрису угадать, кто сейчас вошел в зал. И почти всегда угадывал: близняшек было легко опознать по большим бантам, которые отбрасывали потешную тень, а фонтан из перьев на шляпе однозначно принадлежал миссис Кэнфилд.
Кино было этакой волшебной дырой: провалившись в нее, ты оказывался в потрясающих местах, которые иначе никогда не увидел бы, – в ковбойском лагере или обозе, в африканских джунглях или на луне. Черно-белое изображение в мельканье серых крапин переносило тебя в иные миры и как будто позволяло примерить на себя чужую жизнь.
Точно так же кино воздействовало и на других. Однажды Бидди повела его на «Иммигранта», где действие происходило на корабле. Ты смотрел на экран и чувствовал, что тебя самого качает. Когда Чарли Чаплин перегнулся через ограждение и его вырвало, Брайди сказала, что подождет Винсента на улице. После темного зала глаза не сразу обвыклись с солнечным светом, но потом он разглядел ее на скамье возле каменной поилки.
Родители не хотели, чтобы они с дедулей пошли на «Рождение нации». По отзывам, фильм совсем не детский, потом могут сниться страшные сны.
– Чепуха, – сказал дедуля. – Это наша история, которую парень должен знать.
Винсенту очень хотелось пойти на этот фильм. Он напомнил родителям, что смотрел «Франкенштейна» и никакие кошмары его не мучили. Как было бы здорово увидеть беспримерно долгий фильм, который идет целых три часа! И что немаловажно, премьерный показ его состоялся в Белом доме.
Двери кинотеатра были украшены красными, белыми и синими стягами. Окно кассы задрапировано американским флагом. К хоровому пению предлагались только патриотические песни вроде «Старого доброго флага» и «Поднять якоря!», слова которых Винсент уже знал. Нынче даже дед что-то тихонько мычал. Последним музыкальным номером стал национальный гимн, прежде никогда не исполнявшийся перед сеансом. Зрители встали с деревянных кресел. Одни повернулись лицом к знамени в углу зала, другие смотрели на флаг на экране, но все выпевали слова, которые Винсент выучил в школе. Пение сопровождалось жестом уважения к тем, кто отдал жизнь за этот флаг, – правая рука вытянута ладонью вверх, словно устремлена к звездам.
Фильм ужаснул. Утешало одно: всё это происходило далеко, на Юге. Негры вырывали младенцев из рук белых женщин. Убивали спящих белых детей прямо в постели. Держали в страхе безоружных жителей города, пока не появились всадники в белых балахонах на лошадях в белых масках. Винсент вслух прочел титр с их названием: «Великий Ку-клукс-клан».
Фильм шел с тремя антрактами. По дороге домой потрясенный Винсент всё время опережал деда, словно боялся опоздать к ужину. Однако на перекрестке дед присел на камень и предложил отдохнуть.
– Понравился фильм? – спросил он, поправляя подвязки носков.
– Да, – сказал Винсент, не желая выглядеть неблагодарным.
– Никаких вопросов не возникло? – Дед закурил сигару. Он явно решил, что ужин подождет.
Мысли спутались в клубок, Винсент не мог ухватить хотя бы одну.
– Этот фильм снят человеком, который считает себя лучше других, и адресован таким же, как он, – сказал дед. – Надеюсь, ты никогда не окажешься в их числе, сынок.
В груди потеплело. Дед назвал его сынком.
Продолжили путь, держась обочины, дабы не попасть под пролетавшие экипажи и автомобили. Винсент шел за дедом.
В голове его беспрестанно крутились пугающие кадры из фильма. Вошли в кухню. Увидев в руке чернокожей Нетти сверкающий мясницкий нож, Винсент вскрикнул и попятился.
