– Меня зовут Сара, – сказала она. – Я твоя новая мама.
Она отстранилась, разглядывая его, и он смотрел на нее. Голова не работала, никаких мыслей не было.
Светловолосая женщина издала какой-то странный звук, и он понял, что она плачет.
Темненькая повернулась к ней и сказала:
– А это твоя няня Брайди.
Потом впервые в жизни он сел в автомобиль, черный и блестящий, как панцирь жука.
32
Винсент
Он сидел между женщинами и вдыхал их аромат.
На переднем сиденье мужчина в белых перчатках крутил руль, машина подскакивала на заснеженной дороге.
То и дело одна из женщин (он не запомнил их имена) целовала его или поправляла плед, укрывавший его и их колени. Под пледом он ощупывал карман. Все в порядке. Шарик на месте.
– Ты, наверное, проголодался и ждешь не дождешься праздничного ужина? – спросила дама в шубке. Когда она шевелила спрятанными в муфту руками, та меняла свой контур и казалась ловушкой, откуда хотят выбраться плененные зверьки.
– Да, – сказал он, хотя не был голоден. Он привык, что в желудке, постоянно готовом к лишней тарелке супа или куску хлеба, всегда посасывало, но в приюте все получали справедливо равные порции. Если тебе не нравилась какая-то еда (свекла, скажем, или капуста), ты мог отдать ее другому ребенку, и тот становился твоим должником. На прошлой неделе один мальчик рассчитался с ним засахаренным инжиром, который прежде он не пробовал. Инжир пришелся по вкусу, и он охотно съел обе порции, о чем позже пожалел.
– Будет много вкусностей, – сказала вторая женщина.
Ее представили няней, на кого она совсем не походила. Няни носят всё белое, а она была в коричневом пальто и красном шарфе, который сняла и обмотала вокруг его горла. Он обрадовался, потому что в машине было холодно. Ветер задувал сквозь щели в окошках, хлопавших непристегнутыми клапанами.
– Ростбиф с картофельным пюре, пудинги, сладкие пирожки, – подхватила дама в мехах. – А еще колбаски, устрицы, заварной крем…
Устрицы он не любил, но об этом вежливо промолчал.
– Впереди крутой подъем, – через плечо сказал шофер. – Будем заезжать задним ходом.
– Ореховый хлеб и тянучки…
Когда машина накренилась вперед и, переваливаясь на ухабах, двинулась вверх, он ощутил во рту вкус утренней каши, то поднимавшейся к горлу, то спускавшейся обратно. Потом она поднялась и уже не спустилась. Похоже, сейчас его вырвет. Но куда? Погубить блестящее сиденье нельзя. Иначе его опять вернут в приют.
Машина дернулась, и он опростался на руки няни. Как ни странно, она ничего не сказала, а вот другая дама всполошилась:
– Оскар, остановите машину! Мальчику плохо!
Такого белого снега он еще не видел. Няня сунула руки в сугроб, очищая перчатки.
Когда опять сели в машину, дама в мехах придвинулась ближе к дверце. Он понял, что она, как и он сам, опасается повторного извержения.
Пришлось ждать, пока шофер заведет мотор. Машина просела под ногой, ступившей на подножку. А он встал коленями на сиденье и, развернувшись к заднему окошку, сквозь мутный целлулоид смотрел на круговые движения шофера; машина туда-сюда покачалась, потом вновь затарахтела. Шофер ее обежал и запрыгнул на свое сиденье.
– В следующий раз сядешь рядом со мной, – сказал водитель, выезжая на дорогу. – Я научу тебя заводить эту малышку.
Это к нему обращаются? Невероятно! Прикрыв глаза, он вообразил себя за рулем машины. Рядом сидит Лоло и напевает «Греби, греби на лодочке». Вдруг передние колеса отрываются от земли, машина задирает нос и, точно птица, устремляется к облакам.
– Куда мы едем? – удивительно спокойно спрашивает Лоло. Она всё повторяет и повторяет его имя, и он просыпается.
– Винсент, Винсент, мы дома.
Он поднял голову с няниного плеча, на котором остался мокрый след от его слюны.
Сквозь ветровое стекло он увидел дом, не меньше его последнего пристанища, и испугался, что его привезли в новый приют.
Распахнулась дверца, мужчина помог выйти даме в мехах, а потом схватил его.
– Добро пожаловать, дружище. Я твой дядя Бенно. Залезай ко мне на плечи, я тебя понесу, как Санта-Клаус – мешок с подарками.
Сильные руки его подняли, и он оказался на плечах мужчины; столь высокая обзорная точка ему очень понравилась.
Дом был чересчур роскошный, в таких сироты не живут, – угловая башня, стены цвета шоколада.
Распахнулась парадная дверь, какие-то люди кричали, чтоб они скорее заходили в тепло. Поднялись на крыльцо, и он крепко вцепился мужчине в волосы, когда тот пригнулся, проходя через дверной проем.
– Ого! Ну и хватка! – сказал мужчина, и ему стало приятно, что он своей силой впечатлил взрослого.
В доме было тепло и хорошо пахло.
Мужчина снял его с плеч и поставил на ковер с цветочным узором; он себя чувствовал тоже этаким цветком, который разглядывали окружившие его люди.
– Я твоя тетя Ханна, – сказала женщина с красивыми золотистыми волосами. На туфлях ее были вышиты цветастые птицы.
– Я твоя тетя Рейчел, – сказала другая женщина. Боа из белых перьев защекотало ему лицо, когда она наклонилась его поцеловать. На руках у нее была маленькая светловолосая девочка, улыбавшаяся ему совсем как Лоло. – А это Розэ, твоя… твоя…
– Кузина, – из-за его спины подсказала дама в мехах.
Чьи-то руки сняли с него шапку и пальто. Впервые за зиму в помещении ему было тепло и без них.
– А я твой отец. – Мужчина к нему не пригнулся. Глаза его скрывались за дымом сигары. Мужчина протянул руку. Большую, в темных курчавых волосках. Он ее пожал, как учили.
– Пойдем знакомиться с дедушкой, Винсент. – Дама сбросила меха и теперь была в жемчужном платье.
Они шли коридором, где горели лампы, и вместе с ними по стенам в обоях с бархатными шишечками двигались их тени. Миновали диван с ножками в виде львиных лап.
У камина старик в кресле-качалке курил трубку и читал журнал.
– Вот наш рождественский подарок, папа, – сказала дама.
Это он подарок? Кому?
Старик вынул трубку изо рта и подался к нему, а он разглядывал салфетку на подголовнике его кресла. Миссис Макналти вязала такие же.
– Вам всучили заморыша?
Конечно, некрасиво так говорить, но старик улыбался по-доброму.
– Сколько тебе лет, сынок?
Он поднял правую руку и как можно шире развел пальцы, демонстрируя возможности своей пяди.
– Пять? А растопырил на все десять.
