– Я выполняю указания врача и чувствую себя предательницей, – плакала она.
– Вы ее ни за что не забудете, – сказала Брайди, утирая глаза. – Ребенок навсегда поселяется в сердце матери.
Наверное, повитуха спасла бы малышку, но зачем о том говорить?
* * *
Сара просилась домой, однако ее не отпускали без медсестры, которая о ней позаботится. С этим прекрасно справится Брайди, уверяла Сара, и та, быстро сообразив, заявила, что в Ирландии работала сиделкой.
Монахиня из общины сестер милосердия проинструктировала ее о важности проветривания помещения, сидячих ванн, пилюль для печени, предваряющих сон в установленное время, и Сару отпустили домой, в Розовую комнату, в названии которой теперь был трагический смысл.
28
Брайди
Холлингвуд
Сентябрь, 1911
Сара тотчас заметила, что с входной двери исчез массивный медный молоток.
– А где лев? – спросила она, и кто-то из встречающих, столпившихся на крыльце, сказал, что его отправили в подвал. Холлингворты никогда ничего не выбрасывали.
Мистер Холлингворт заключил дочь в объятья, но Брайди подметила, что через его плечо Сара смотрит на француженку, одетую в восточное платье персикового цвета.
Много ли она знает о мадам Брассар?
Кое-что ей, разумеется, известно.
«В этом городе все про всё знают», – сказала Нетти, когда о приезде француженки сообщила местная газета. Слава богу, обошлось без недостойных намеков, свойственных светской хронике.
Навещая Сару, Брайди воздерживалась от разговоров о мадам Брассар, но поговорить о ней хотелось, чтобы подготовить хозяйку к произошедшим в доме переменам. Однако что-то подсказывало ей держать язык за зубами. Сара и так уже вдоволь хлебнула мук, перемен и печали. Кроме того, Брайди терялась в догадках, чем можно поделиться с Сарой, а о чем лучше помолчать.
– Сара, познакомься с мадам Брассар. – Мистер Холлингворт отступил в сторону, представляя француженку. – Ты, наверное, помнишь, прошлым летом мы с Бенно о ней рассказывали…
Сара напряглась, глядя на шагнувшую к ней женщину. Она подала руку, но мадам Брассар обхватила ее за плечи и, расцеловав в обе щеки, проворковала:
– Милая моя!
Взгляд Сары затвердел.
– Милости прошу в наш дом, – сказала она и прошла поздороваться с ожидавшими ее Ханной, Бенно, Брайди и Нетти.
В прихожей Сара огляделась и ахнула:
– Другие обои?
– Вам нравится, душенька? По-моему, хорошо.
Не ответив, Сара заглянула в гостиную.
– Куда делся столик под столовое серебро?
– Мадам оказала любезность и осовременила наш дом, – промямлил мистер Холлингворт.
– Сейчас не модно выставлять напоказ барахло, требующее чистки, – рьяно вмешалась Ханна. – И потом, на старье это никто даже не смотрел!
Во взгляде Сары читался вопрос: с каких это пор ты так заговорила?
Мистер Холлингворт сделал еще попытку:
– Вот хорошенько отдохнешь, и мадам Брассар устроит тебе экскурсию по дому.
– Жду не дождусь. – Тон Сары полнился презрением.
Экскурсию! По собственному дому! Порой мужчины не понимают, как сильно ранят их слова, подумала Брайди.
О ребенке не произнесли ни звука. Врачи велели воздержаться от напоминаний о том, что лучше всего забыть.
Брайди помогла Саре подняться по винтовой лестнице. Помощь была необходима, поскольку с отполированных деревянных ступеней исчезли дорожки. Винтовая лестница создает из них зигзагообразный узор, утомительный глазу, сказала мадам.
– Она решила нас прикончить? – пробормотала Сара, хватаясь за перила.
Брайди, готовая в любую секунду ее поддержать, не спускала глаз с хозяйки, которая впервые за долгое время медленно одолевала лестницу.
Она решила, что не стоит рассказывать Саре об уровне отношений ее отца с мадам. Кроме нее и Нетти, полагала она, больше никто не знает, что интерес этой пары друг к другу выходит за рамки декора интерьеров.
Но вот Сара одолела лестницу и вошла в свою комнату.
– Зачем передвинули туалетный столик? – простонала она. – И почему кровать в другом углу?
– Согласно творческим замыслам мадам Брассар, – сказала Брайди, умолчав о том, что некоторое время француженка занимала эту комнату.
Сара присела на пуфик, Брайди так и стояла, и мизансцена эта знаменовала их возвращение к прежним ролям госпожи и служанки. Брайди водила пальцем по резному ананасу на спинке кровати и думала о том, что, видимо, нафантазировала себе возникшую близость с хозяйкой.
Ирландки считали, что в американском доме служить гораздо лучше, нежели в английском, поскольку американцы дружелюбнее к прислуге и не смотрят на нее как на пустое место или предмет мебели. Но вот теперь казалось, что англичане, пожалуй, предпочтительнее, ибо ты знаешь, чего от них ждать. У американцев же грань между хозяином и работником менялась непредсказуемо, причем исключительно по прихоти первого.
– Почему ты мне ничего не сказала? – Взгляд Сары был холоден. – Что происходит?
– По-моему, это признательность вашему отцу и вашему дому.
– Признательность? Или желание захапать и то и другое?
– Как это?
– Через замужество, как еще! – вспыхнула Сара, и стало ясно, что ею мгновенно подмечены все перемены не только в доме, но и в отце.
Она же хотела, чтоб ничто не менялось, чтоб дом был святилищем ее матери, этаким мавзолеем, где всё остается нетронутым. Но справедливо ли это по отношению к мистеру Холлингворту? Он-то живой. И притом мужчина, со всеми мужскими потребностями.
* * *
Если б активность мадам Брассар ограничилась легко отменяемыми новшествами вроде перестановки мебели, Сарина неприязнь к ней, наверное, рассосалась бы. Но однажды вечером Сара застала Ханну за чтением «Мадам Бовари», полученной от француженки для практики в ее родном языке, и тогда заявила отцу, что гостья должна немедленно их покинуть не только ради покоя в доме, более не нуждающемся в ее услугах, но ради нравственного здоровья шестнадцатилетней девушки, которой слишком рано погружаться в амурные страсти, преподнесенные на заморском наречии.
* * *
Вскоре мадам Брассар объявила, что дела, к сожалению, требуют ее отъезда. Она зашла в кухню и вложила в руку Брайди купюру столь большого достоинства, что зардевшаяся девушка отказалась ее принять. Позже Нетти растолковала ей, что так заведено и обижать гостей отказом от чаевых нехорошо, и потому она вот берет что дают. Брайди сокрушалась, что проморгала свою удачу, чем лишний раз доказала: она ирландка, а никакая не американка. Однако потом, к вящей радости, обнаружила ту самую купюру в кармане фартука, куда ее незаметно сунула мадам Брассар.
