— Чушь собачья, — сурово произнес Ганин. — Мама ни в чем не виновата.
— А еще она про дядю Лешу говорила, но тут уж я сам понял, что она чего-то путает…
— Ладно, поехали домой, — оглянулся на Катю Ганин. — Ты, наверное, голодный, да?
— Еще как! — радостно ответил Мика. — Слушай, может быть, завалимся сейчас в японский ресторан на радостях, а?.. Мама-то там еще не была!
— Какой еще ресторан?! — схватилась за голову Катя. — Нет, правда, поехали домой!
…Только к середине ночи в квартире наступила тишина.
Мика уснул, Ганин переговорил с кем надо, рассказал, что мальчик сам сбежал от похитителей, с его слов объяснил, где, возможно, прячутся Нелли с Германом…
Кате он отвел одну из комнат. Но заснуть она никак не могла — все лежала и в темноте прокручивала события сегодняшнего дня.
Она была страшно напряжена, нервы — как натянутая струна. «Это чудо. Да, это чудо, что все закончилось так хорошо… Мой мальчик жив! Если бы с ним что-то случилось, то я бы… — Катя всхлипнула и вытерла слезы, тут же брызнувшие из глаз. — Нет, нет, лучше не думать об этом! Все же хорошо… — Она попыталась сменить направление мыслей. — А Ганин был так добр ко мне! Он очень старался… Ну да, еще бы он не старался — это ведь и его ребенок пропал! Только непонятно, зачем он меня поцеловал… Хотя, в общем, понятно — от избытка чувств. От избытка чувств… А зачем я ответила ему — «потом»? Ужасно глупо!»
Она повернулась на другой бок.
По темному ночному небу плыла полная луна.
Катя встала, задернула штору. Снова легла.
Дверь тихонько скрипнула.
— Катя… — сказал Ганин.
— Что? Все в порядке? — Она тут же села, кутаясь в одеяло.
— Да. Чего ты испугалась? — Он подошел, сел рядом, провел ладонью по волосам.
— Ты хотел поговорить?
— Нет.
Он через голову стянул с себя рубашку.
— Ганин! — яростно прошептала она. Вот оно, это дурацкое «потом»! Вот оно чем обернулось!
— Тише, тише… — Он скользнул к ней под одеяло, обхватил плечи. Его ладони были — как огонь.
— Ганин, я тебя ненавижу… — сквозь стиснутые зубы пробормотала она. Но сопротивляться не могла. И не хотела.
— Катя, — едва слышно выдохнул он. Тепло от его дыхания щекотало ей шею. — Ка-тя…
Он снова поцеловал ее. Только теперь поцелуй длился очень долго. Он как будто хотел выпить из нее душу. И она ответила ему тем же. Она впилась в него, вцепилась в него — и Ганин для нее тоже стал источником. Источником сил. Все те муки и переживания, которые пришлось пережить им сегодня вдвоем, могли компенсироваться только одним — этим объятием.
Больше они не произнесли ни слова, боясь разрушить призрачную ночную тишину.
Они столь нетерпеливо прижимались друг к другу, что почти теряли сознание. Только кровь ритмичным прибоем звенела у каждого в ушах.
Если бы кто-то за день до того сказал Кате, что она будет заниматься любовью с Григорием Ганиным, она бы рассмеялась этому человеку в лицо.
Но вот оно случилось — то самое, невозможное. Ее ладони скользили по его спине. И он прикасался к ней.
Наверное, именно потому, что происходящее казалось таким невероятным, невозможным, немыслимым (фантазия, сон, выдумка!), — ощущения были столь остры. Тяжесть его тела, тепло дыхания…
Она хотела оттолкнуть его, но вместо этого обняла его еще крепче.
Только во сне можно ощутить столь жгучее наслаждение — на грани боли. Их двоих несло стремительным водоворотом в бездонную, черную, звенящую пропасть. Все глубже, все дальше. А потом, когда, казалось, можно было дотянуться рукой до центра Земли, темнота вдруг взорвалась мириадами радужных искр…
Потом — после, не сразу — Катя пришла в себя. Постепенно к ней вернулось ощущение реальности. Она вновь обрела способность видеть, слушать, говорить…
— Что это было? — с тоской произнесла она. Риторический вопрос, вовсе не требующий ответа. На самом деле Катя удивлялась другому — что же заставило ее заняться любовью с человеком, которого она терпеть не могла?
Но Ганин не нашел ничего лучше, как ответить следующее:
— La petite morte.
— Что?
— Маленькая смерть — в переводе. Так говорят французы. Наивысший момент…
— Уж лучше бы я и вправду умерла! — с досадой произнесла Катя.
— Тебе что-то не понравилось? — с беспокойством спросил он, целуя ее плечо.
— Ненавижу мужчин, которые после секса спрашивают женщину, понравилось ли ей… — Она оттолкнула его лицо. — Да, мне было хорошо! Но от такого «хорошо» потом только хуже становится… Это все равно что съесть килограмм конфет, а потом покрыться диатезной коркой!
— Боже, какие сравнения… — язвительно протянул он.
— Да, а твоя «петит морт» — жуткая пошлость!
— Узнаю свою Катю… Ты ничуть не изменилась! — сердито сказал он.
— Убирайся! — она оттолкнула его. — Ты мне больше не нужен.
Он вскочил и принялся быстро одеваться, но запутался в одежде. Потом, скомкав, со злостью отбросил от себя рубашку, которая не желала его слушаться.
— Катя… — вздохнул он, сидя на краю кровати. — Ну что ты за человек такой… Разве обязательно каждый раз оскорблять меня?
Она некоторое время молчала, уставившись в темноту.
— Я не знаю, почему ты на меня так действуешь… — наконец произнесла она. — Возможно, я не права. Но я ничего не могу с собой поделать!
На фоне зашторенного окна, подсвеченного со стороны улицы фонарями, был виден его четкий профиль, линия плеч. Ганин был не толстый, не худой, а какой-то поджарый, с юношеским рельефом мускулов… Кате почему-то стало больно смотреть на него. Она вдруг почувствовала, что ей снова хочется обнять его, но сейчас ей показалось невозможным сделать это.
— Я вот что должна тебе сказать… — Она села, обхватив руками колени. — Ты только не перебивай меня, пожалуйста! Мы ужасно переживали из-за Мики. Мы чуть с ума не сошли. Поэтому нам так нужна была эта… Мм… разрядка. В общем, то, что произошло, — некая физиологическая необходимость. Да ты и сам об этом знаешь!
— Прекрасно — ты теперь и думать за меня начала… — невесело засмеялся он.
— Ганин, у нас общий сын… Наверное, так или иначе нам придется время от времени сталкиваться друг с другом. Я тебя очень прошу — никогда не напоминай мне о сегодняшней ночи. Это была просто случайность!
— Ты кого пытаешься убедить — меня или себя?
— Ганин, мне совестно перед Ритой… — сурово произнесла Катя. — И что я за человек такой — все время наступаю на одни и те же грабли!
— Рита… — пробормотал он. — Ну да, Рига!
