И ведь что самое обидное — они так мало были вместе… Всего месяц! Это очень мало — тем более что надо было наверстать потерянные годы. Все те одиннадцать лет, что мальчик жил без него.
Он бы помог ему учиться. Помог бы выбрать профессию. Армия? Нет, ни за что. Впрочем, мнения Мики на этот счет Ганин пока не знал… Да, еще он подсказал бы сыну, как надо относиться к женщинам. Хотя сам он в этой области, если честно, большим специалистом не был, но все же…
Они сохранили бы с сыном самые дружеские отношения — до конца. До самого конца… До того дня, когда придет его, Ганина, час и настанет срок слиться с вечностью. Тогда его сын закроет ему глаза — и это будет самое достойное завершение его, Ганина, земного существования.
Вот как представлял свою дальнейшую жизнь Григорий Ганин.
Но то, что происходило сейчас, никуда не годилось.
Пережить собственного ребенка? Всего месяц провести рядом с ним и потерять? Потерять взрослого, славного мальчика — совсем непохожего на других детей…
Ганин со всего размаху швырнул в стену подвернувшийся ему под руку стул.
— Ганин, что случилось? — услышав грохот, тут же беспокойно позвала из другой комнаты Катя.
— Ничего, — он снова вышел к ней. — Вот что, Катя…
Она молча остановилась перед ним, подняла на него глаза.
— Катя, ты не должна была так делать. Ты не имела права скрывать от меня сына.
— Мы уже говорили об этом, — ответила она одними губами.
— Нет, ты меня, видимо, не поняла… Ты должна была поставить меня в известность! — едва сдерживаясь, произнес он. — Должна!
— Но ты уехал…
— Ну и что? Ну и что! — закричал он. — Неважно, какие у нас были отношения, ты в любом случае обязана была рассказать мне обо всем!
— Ты уехал!!!
— Катя… — Он железной хваткой вцепился в ее плечи, повернул — и комната закружилась вокруг них.
— Ты сам во всем виноват, — ответила она с ненавистью. — Ты меня не любил. Если бы любил, то все было бы по-другому.
— Я. Тебя. Любил! — раздельно ответил он.
Комната продолжала быстро вертеться вокруг них.
— Неправда, — холодно возразила она.
— Правда! Это ты меня не любила. Я тебе никогда не нравился. До сих пор не могу понять, зачем ты со мной встречалась…
— Ганин, я про тебя не могу понять то же самое!
— Целых одиннадцать лет… Целых одиннадцать лет ты молчала!
— Ты мог бы вернуться…
— Я и вернулся! — закричал он. — Я вернулся! Именно потому, что понял — я без тебя не могу! Бесполезно было удирать на другой конец света, когда ты, Катя, все равно осталась в моем сердце. Пару лет я там промучился, а потом вернулся — к тебе.
— Что? Ко мне?! Почему же тогда я тебя не заметила… — недобро засмеялась она.
— Мне сказали, что ты вышла замуж и родила ребенка, — вот почему!
— Кто тебе это сказал?
— Да бабка твоя — вот кто!
— Баба Лиза? — с недоумением спросила Катя. Комната перестала вертеться перед ней, и Катя чуть не упала. Ганин едва успел подхватить ее.
— Она самая!
— Минутку… Я не понимаю… Зачем она тебе это сказала? Неужели нарочно? — Катя медленно опустилась на диван. — Баба Лиза сказала тебе…
— В том-то и дело, что не нарочно, — язвительно ответил Ганин, стоя перед ней. — Она меня даже не узнала. Нарочно… Ничего подобного! Я, как прилетел, первым делом позвонил тебе. К телефону подошла твоя бабка. И, на мой вопрос, как бы мне переговорить с Катей, буркнула, что Катя здесь не живет, что тебя надо искать в другом месте. Что ты с мужем и ребенком прописана совсем в другом месте. И она весьма любезно продиктовала твой новый телефон.
— Что?
— Что слышала!
Катя сжала пальцами виски.
— Ганин… Гриша! Она ведь… она ведь сущую правду тебе сказала, — ошеломленно пробормотала Катя. — Так оно и было — я вышла замуж за Толика Лаэртова и вместе с Микой жила у него. Мика тогда еще был совсем маленький. А Толик Лаэртов — очень неплохой человек, у него единственный недостаток — его мама…
— Ничего плохого я и не собираюсь говорить о твоем муже, но я-то подумал, что ты от него родила ребенка! — все тем же язвительным тоном произнес Ганин. — Я тогда понял единственное: поезд безвозвратно ушел!
Катя, полуоткрыв рот, смотрела на него.
О чем она думала? Бог весть… Вряд ли она жалела о том, что обстоятельства развели их тогда в разные стороны.
Ганин отвернулся.
— Не имеет смысла теперь вспоминать, — глухо произнес он, — из-за чего мы расстались, что помешало нам снова встретиться. Не об этом мы должны думать сейчас.
— Да… — едва слышно откликнулась она. — Это все неважно. Но, Ганин…
— Что, Катя?
— Я очень сожалею. Прости меня. Нет, правда, ты должен был знать о сыне!
Он с изумлением повернулся к ней.
— И ты… ты меня тоже прости, — с трудом произнес он.
— Ну, а ты-то в чем виноват?
— В том… в том, что уехал. Что не дал тебе понять, насколько ты дорога мне. Ох уж этот юношеский максимализм! — с досадой произнес он. — Если бы я вел себя чуточку по-другому… Ты бы тогда не побоялась найти меня…
— Гриша, не надо, — покачала она головой.
— И почему я не поговорил с тобой, когда вернулся… Вот в чем я тоже виноват!
— Бог наказывает нас — за те ошибки, которые мы совершили когда-то… — мрачно произнесла она. Потом ее плечи снова затряслись. — Но при чем тут мой сын?! — вдруг жалобно, с отчаянием выкрикнула она, подняв лицо кверху. Слезы текли по ее щекам. — Наш сын…
* * *
Солнечный свет едва пробивался сквозь пыльные окна.
Было холодно, но холода Нелли не чувствовала — в каком-то оцепенении она сидела у старого деревянного стола и машинально теребила бахрому ветхой скатерти.
Герман ходил из угла в угол, и половицы скрипели у него под ногами.
У него опять разболелся желудок — Нелли определила это по зеленовато-желтому, бледному лицу брата. Он мучился, но скрывал боль. «Как бы язва у него опять не открылась, — машинально подумала Нелли. — Что мы будем делать, если ему станет плохо?»
— Нас никто не найдет, — хрипло произнес Герман. — Чего ты боишься? Мы все продумали.
— Да, никто нас не найдет… — торопливо согласилась она.
В самом деле, никому и в голову не пришло бы искать их в этом заброшенном дачном домике, принадлежащем бывшей теще Германа. Старуха не появлялась аут раньше июня — он прекрасно это знал. И ехали они сюда не на машине Нелли, а на другой, взятой напрокат.
