Мама и дядя Герман звонили той, «другой» женщине и проклинали ее. Вроде того, что она разлучница, совести у нее нет, и все такое… Дядя Герман раньше был очень почтителен с папой, а теперь словно с цепи сорвался.
«Счастья нет… — равнодушно подумала Поля. — Я такая же, как мама, меня никто не любит». Она невольно вспомнила ту страшную ночь, с которой все в их семье стало рушиться. «Как некрасиво мама тогда вела себя… Кричала, головой об стены билась. Нет, женщина должна сдерживаться, должна держать себя в руках…» — И Поля, закрыв глаза, завертелась еще быстрее в кресле.
— Поля!
— Что? — Она от неожиданности вздрогнула.
Нелли с изумлением и ужасом разглядывала свою дочь.
— Господи, Поля, что с тобой? Где твои волосы?
— Вон там… — Поля равнодушно протянула руку в ту сторону, где лежала на полу ее коса.
— Зачем ты это сделала? — с отчаянием спросила Нелли. — И как неаккуратно… Поля, тебе не идут короткие волосы!
— Я знаю.
Нелли едва не заплакала.
В этот момент в дверь позвонили.
— Наверное, Герман пришел… — подумала вслух Нелли и бросилась в коридор.
Это в самом деле был ее двоюродный брат. Герман весной выглядел еще более скверно, чем обычно. У него опять болел желудок, но ложиться в больницу он категорически не хотел.
— Как ты? — глухо спросил он, вешая потертый черный плащ на крючок. — Этого… нет?
— Алексей на работе. Дома только мы с Полей, — сообщила Нелли, обнимая брата. — Герочка, милый, я так больше не могу…
И она наконец заплакала.
— Сволочь… Скотина… — сквозь зубы пробормотал Герман, гладя Нелли по спине. — Убить его мало. Его и сучку его… Слушай, я тут узнал кое-что.
— О чем ты? — Нелли отстранилась, вытерла слезы.
— На них можно порчу наслать. На обоих. Болезни всякие и несчастья… Не так уж и дорого, между прочим. Есть адрес одной известной целительницы.
— Целительницы? — с недоумением переспросила Нелли.
— Ну да, она лечит народными средствами и заговорами, избавляет от венца безбрачия, снимает порчу, наводит ее… ну, и все такое прочее. Да, еще возвращает мужей со стопроцентной гарантией. Но нам это не нужно…
— Герман, я в это не верю! — с трудом улыбнулась Нелли. — Но все равно спасибо тебе. Если бы не ты…
— Как Поля?
— Поля? — Нелли страдальчески нахмурилась. — Твоя Поля отколола сейчас номер… Она волосы свои отрезала!
— Что? — Герман бросился в комнату племянницы.
Поля продолжала вертеться в кресле, закрыв глаза.
— Поля! — ошеломленно воскликнул Герман. — Что ты с собой сделала!
Поля ничего не ответила. Она ощущала странное безразличие, почти граничившее с радостью.
— Отстаньте от меня… — холодно произнесла она.
Герман переглянулся с Нелли.
— Совсем от рук отбилась! — плачущим голосом пожаловалась Нелли. — Мало мне одного, так теперь еще и Поля…
— Не кричи на нее, — строго произнес брат. — Она не виновата. Это папаша ее довел…
«Папа тут ни при чем», — хотела возразить Поля, но промолчала почему-то. И тут хлопнула входная дверь — пришел отец.
Нелли покраснела, а Герман побледнел еще больше, когда они увидели Алексея.
— Явился… — сквозь зубы пробормотал Герман. — От крали своей вернулся?
— Пошел вон, — спокойно ответил Алексей. — Без тебя разберемся.
— Не смей так с моим братом разговаривать! — надменно произнесла Нелли. — Ты не хозяин здесь больше.
— Да? А кто я? — усмехнулся Алексей, скидывая ботинки.
Ботинки были известного итальянского дома моды, очень дорогие и красивые, отличавшиеся неброским, выверенным изяществом. Нелли ненавидела их. Она сейчас ненавидела все вещи своего мужа: ей казалось, что он приобрел их с одной-единственной целью — пленить свою любовницу.
— Ты негодяй! — выдохнула Нелли. Она в последнее время заводилась с пол-оборота — вот и сейчас ее всю затрясло, и она почувствовала уже знакомый приступ бесконтрольного бешенства.
— Спасибо тебе, родная… — Алексей попытался было пройти в свой кабинет, но Герман преградил ему дорогу.
— Не будет тебе покоя! — хрипло, с торжеством произнес он.
— Руки… убери руки! — с ненавистью произнес Алексей. — Я ведь не погляжу, что ты у нас инвалид…
— А, ты драться хочешь? — вырвалась вперед Нелли. — Ну так меня можешь поколотить… Я же теперь для тебя никто… Можешь вообще меня убить!
Поля захлопнула дверь в свою комнату. Она не могла слышать голоса родителей, ее тоже потихоньку начинало трясти.
— Давай без всяких слов, — услышала она отца. — Нелли, не при ребенке…
— Он вспомнил о ребенке! — закричала Нелли так звонко, что Поля невольно зажала уши. — Раньше надо было думать… когда ты с этой шлюхой…
Дальше шел уже совершенно непотребный текст.
— Заткнись! — страшным голосом закричал Алексей. Поля еще никогда не слышала, чтобы он так кричал. — Немедленно прекрати истерику, или я…
— Что — ты? Ну что — ты?..
— Скотина! Мы на него в суд подадим… в газету про него напишем! — хрипел Герман.
Поля распахнула окно.
Свежий мартовский ветер ударил ей в лицо. Солнце садилось за горизонт, и край неба был окрашен ярко-алым, багровым закатом. Вдалеке виднелась дорога, по которой непрерывным потоком текли машины — на фоне серого, уже высохшего от снега асфальта. А внизу, в колодце двора, скрипели голыми ветвями деревья, и этот тихий, призрачный звук напоминал чей-то неразборчивый шепот.
Поля стояла у окна, и ветер ворошил ее волосы, которые ощущались непривычно короткими. «Он любит Настю Селину, а не меня! — наконец догадалась она. — Господи, это же очевидно! Только такая дура, как я, могла не понять этого…»
Поля усмехнулась. Голоса в коридоре захлебывались от ненависти. Сейчас прибежит Уля Акулова и начнет разнимать всех. Она в последнее время была чем-то вроде «Скорой помощи» для их семьи.
Поля не любила соседку.
Однажды, много лет назад, она видела, как отец целовал Улю. Во время какого-то семейного праздника, на кухне. Поля почти забыла этот эпизод, а теперь вдруг вспомнила. Но, странное дело, она не чувствовала ненависти к отцу. Она вообще была убеждена в том, что виноватых ни тогда, ни сейчас нет. Просто такова жизнь.
— Я только мешаю им… — прошептала Поля, глядя на багровый закат. — Я никчемная. Я — ошибка природы.
Она забралась на подоконник и перекинула ноги на узкий карниз. Страха не было — наоборот, хотелось поскорее избавиться от захватившей ее гнетущей, ледяной тоски. От этой мерзкой жизни, которую не изменишь.
