«И тем не менее в воображаемом мире, как в мире действительности, существуют разные ряды, ибо существуют разные ценности. Публика и знатоки отвергают одно и принимают другое. Мы только этим и занимались, когда в течение трех лет мы обозревали пять веков итальянской живописи. Мы всегда и на каждом шагу высказывали суждения. Сами того не зная, мы имели в руках измерительный инструмент. Другие люди поступают, как мы; и в критике, как во всем другом, имеются приобретенные истины»
[90].
То же имеет место во всех моральных науках. Сам Тэн писал: «Лично я в Origines de la France contemporaine всегда присоединял к психологическому объяснению моральную оценку: в портретах якобинцев, Робеспьера, Бонапарта, мой предварительный анализ всегда носит строго детерминический характер, а мой заключительный вывод строго оценочный»
[91].
Таким образом, это методическое добавление ценности к факту отнюдь не является особенностью, свойственной эстетике Тэна; это – систематический взгляд, не покидавший его с ранних лет, когда неумолимая логика Гегеля учила его тому, что самые противоположные вещи и идеи имеют каждая свою истину и свою ценность, но подчиняются разумной иерархии, и кончая периодом зрелости, когда любовь к фактам окончательно победила в нем склонность к метафизическим авантюрам. Было бы, следовательно, преувеличением усмотреть в указанных двух точках зрения, которые следуют одна за другою при обсуждении всякого рода явлений, эволюцию в мышлении Тэна, новую манеру мыслить: это два необходимых фазиса его мысли, и развитие их носит скорее логический, чем хронологический порядок.
В самом деле, для того чтобы методически установить явления, их нужно классифицировать. Классификация это – иерархия характерных черт. Иерархия же – различение ценностей. Методическое или научное суждение в искусстве не что иное, как личная интерпретация иерархии преобладающих или подчиненных характерных черт. Так как иерархия имеет объективную ценность, то понятно, что интерпретация постоянно подлежит критике, как более или менее опирающаяся на факты: она действительно может стать предметом научной проверки.
Отсюда видно, что позиция, занимаемая у Тэна проблемой ценности, неотделима от догматического решения. В другом месте мы снова встретимся с таким образом трактуемой проблемой ценности; здесь мы должны ограничиться лишь указанием на ее наличность в эстетике Тэна. Проблема ценности выступает пред нами как тесно связанная с теоретическим объяснением, лишь следствием и дополнением которого служит нормативное суждение. Вся сила системы заключается в этом союзе. Таков урок, который мы должны извлечь из эстетики Тэна.
Нелепо действительно усматривать оригинальность метода Тэна в безусловном исключении нормативной точки зрения в эстетике и в исключительной приверженности к объяснительной или исторической точке зрения. Оригинальность тэновского метода заключается, напротив, в одновременном утверждении обеих точек зрения как неотделимых одна от другой и друг друга подкрепляющих. Натуралистическая реформа – как бы далеко ни шла она в опровержении справедливости этого утверждения – сводится к требованию прочно обосновывать суждения ценности на научном объяснении, сводится к отрицанию странного взгляда, утверждающего, что суждения, для того чтобы заслуживать внимание, должны предварительно стать произвольными; и если она в них что-нибудь отрицает, то именно произвольный характер, и правильно поступает.
Поверхностная наука отделяет идею ценности от идеи суждения; истинная наука сближает их. Таков итог эстетического натурализма – по крайней мере, поскольку речь идет о понятии ценности. Ибо здесь невозможно обсуждать его во всем объеме, пока не исследованы будут одновременно две другие великие проблемы метода в эстетике: проблема общего и проблема специфического значения этих ценностей, – по отношению к которым мы довольствовались до сих пор лишь признанием их законного и необходимого существования.
Глава третья. Проблема эстетической ценности у современных мыслителей
Несмотря на глубокие индивидуальные различия, современные мыслители всячески подтверждают необходимость обосновывать суждения на фактах и, обратно, всякое теоретическое объяснение дополнять оценкой. Чтобы оправдать эту точку зрения, мы обратимся к современным французским критикам литературы и к немецким эстетикам.
I. Современные французские критики
Уже глава современной школы критики литературы, Сент-Бёв, задавался целью «создать естественную историю литературы», при помощи «наблюдений и подбора фактов» превратить художественную критику в «естественную историю духа», или в «моральную физиологию». И неоднократно, когда им, при его темпераменте художника, овладевали, однако, научные стремления, автор «Понедельников» (Lundis) причислял себя к «сторонникам естественного метода в литературе», среди которых он с удовольствием отмечал такие имена, как г-жа Сталь, Вилльмен, Мишле, Ренан, Верон, Эмиль Дешанель и, наконец и в особенности, Тэн. Подобно тому как Тэн – сама суровость, так Сент-Бёв – сама гибкость; и тем не менее после нескольких оговорок он кончает заявлением о своем настолько полном согласии с Тэном в существенном и главном, что он себя чувствует в истинном затруднении точно указать, в каком пункте начинается его сомнение и разномыслие
[92]. С другой стороны, он всегда был озабочен тем, чтобы быть «достаточно хорошим судьей», и даже «судьей, имеющим свой кодекс»; а его эстетическое сознание всю жизнь было занято оценкой, сравнением и утонченным взвешиванием его художественных наслаждений. Не в этом ли заключаются две существенные точки зрения метода?
Из приверженцев Тэна Золя в своей смелой, но поверхностной теории «экспериментального романа» пытался сохранить за критикой характер того, что он назвал «позитивным исследованием» (enquete positiviste): критика «объясняет и протоколирует»; она излагает, но не поучает, «она предпочла красивую роль: писать историю своевременной литературы, объясненную и комментированную»
[93]. Он исповедует признание всех личностей, всех «темпераментов», всех «реторик», всех «экранов», при помощи которых произведение искусства изображает нам природу; он все признает «на одинаковом основании», т. е. не судя, ибо все это «почти одинаково далеко от своего идеала: творчества»
[94]. И однако «искусство, – говорит он, – живет лишь фанатизмом»; а один из своих сборников критических статей он резко озаглавил: «Моя ненависть» (Mes Haines). Золя открыто отказался от высказывания суждений, тем не менее он судит, ибо осуждает!
