Лика остановилась, как вкопанная. Стас удивлённо посмотрел на неё.
— Что с вами?
— Я вспомнила… Вспомнила, почему меня насторожило сообщение, полученное с Бетты. Оно такое же, как в одном из моих снов.
Лика осеклась и замолчала. Всего доктору знать не следует: не станет же он всерьёз разбирать сновидение, приснившееся ей на Земле, когда она только вернулась из Отдела космических полётов после разговора с Дмитриевым! Да и она не настолько безумна, чтобы рассказать, как её мать превратилась в огромного ящера!
— Расскажите? — настаивал доктор.
Они шли по коридору третьего уровня, через три поворота их встретили закрытые двери, ведущие на Смотровую площадку.
— Я вспомнила, как мама мне рассказывала о Черноте, живущей в глубинах космосе и сжирающей души людей, посмевших забраться так далеко…
— О, это старая страшилка с тех времён, когда человек жил племенами и был добычей хищников. Вот вам и чудище в темноте, животные ведь боятся огня, — усмехнулся по-доброму Стас.
— Да, я не буквально. Просто легенда говорит о том, что человеку не место в Космосе. Каждый должен жить там, где родился и нельзя остаться тем, кем ты был, побывав в дальних мирах. Понимаете?
— Увидим, что толку гадать! Может, сообщение отправляется передатчиком уже много лет… А кстати, вот, знакомьтесь, её красное величество, Проксима Центавра!
Стас резко нажал кнопку, и двери, ведущие на Смотровую площадку, распахнулись. Лика прозрела, ей казалось, что стоило проделать такой путь только ради того, чтобы увидеть своими глазами красоты Дальнего Космоса. Лика стояла, не в силах переступить порог и подойти ближе к красной звезде, которую, девушка была уверена, она будет помнить до конца своих дней.
Глава 8. Большие планы
Лика хорошо запомнила три недели, которые потребовались звездолёту, чтобы достичь планеты b. На самом деле, корабль долетел за восемнадцать дней, но вот уже скоро пройдёт семь дней, как он лёг на орбиту Бетты, а высадка всё откладывалась. На это были свои причины: реальность оказалась гораздо интереснее любых математических и технических прогнозов.
Планета имела два океана: Северный и Южный, и единый континент, разделяющий их километрами суши. Гамаюн проанализировала состав воздуха, он оказался близок к земному: чуть больше кислорода, чуть меньше азота.
Лика ещё была под впечатлением от красной звезды, которую она впервые увидела своими глазами после первого памятного совещания. Проксима была гораздо меньше Солнца, алого цвета, и против ожидания, яркой, но не слепящей. Казалось, энергия бурлит в ней, и когда придёт час, выплеснется наружу тем самым смертоносным излучением, радиацией, от которой у землян нет механизма защиты.
Гамаюн была надёжно экранирована, но надёжность — величина непостоянная. Она уже однажды давала сбой, во время входа в трубу Красникова. Скафандры тоже имели несколько степеней защиты, но все их испытания проводились там, на Земле, в условиях, максимально приближённых к реальности чужой планеты. Условно-приближенных, потому что во многом учёные просчитались.
Например, биосфера Бетты светилась, и этого не были ни в одном докладе. Она мерцала светло-коричневой дымкой, скрывая поверхность, поэтому высадку откладывали. И всё же всезнающая Гамаюн и здесь нашла ответы: планета оказалась скалистой, но место для посадки шаттла вскоре было найдено. Корабль же, во избежание непредвиденных обстоятельств, будет ждать на орбите.
Сообщение от Сирин больше не повторялось, словно там, на поверхности, точно знали, что оно получено и расшифровано. А команда начала сомневаться в том, что оно вообще реально. Лика и сама уже теряла веру, на последующих совещаниях, а их прошло немало, она тихо отсиживалась и слушала, о чём говорили другие.
Членов команды тревожила гора нерешённых проблем, и поводы для опасений множились ежедневно. Связь с Землёй так и не была восстановлена, прекрасно отлаженная в Солнечной системе аппаратура “Икар” в первом же крупном деле показала свою несостоятельность. Это было и неудивительно.
Настораживало другое: отсутствие связи с американским и китайским звездолётами. И если с последним, это можно было списать на неполадки, на то, что он банально не взлетел повторно, то с первым связь должна была быть. Более того, они уже должны были встретить его здесь, курсирующим в пределах Проксима Центавра.
Оставался вариант, что труба Красникова выкинула его не в ту систему, а это означало только одно - смерть.
Эйфория от близости цели давно выветрилась из коридоров корабля. Гамаюн настаивала на общих ужинах и завтраках, пыталась шутить, а потом, просто стала впрыскивать каждому антидепрессант. Это помогало Лике не думать о далёком будущем, не изводить себя бесконечной чередой вопросов без ответа и помогало спокойно спать по ночам.
Но антидепрессанты не могли излечить другую душевную рану Лики, рану, которую ей нанёс Тимофей. Девушка сотни раз говорила себе, что сама виновата, что его романтический интерес - просто выдумка, в которую Лика охотно поверила. Поэтому всё сложилось так, как сложилось.
Чтобы хоть как-то отвлечься, она возобновила походы в лазарет во время дежурства Кости. Тот, казалось, был этому рад и принялся рассказывать новые красочные истории о своём выдуманном прошлом. Лику они забавляли, девушка стала чаще улыбаться. Однако, эти посиделки не одобрял Станислав.
Сначала он подозрительно смотрел на обоих, задерживаясь взглядом на лице Лики, словно хотел отыскать на нём следы какого-то страшного недуга. Потом, коротко кивнув, скрывался в соседней комнате. Костя при этом жутко нервничал и глупо улыбался. Лика понимала, что ей пора и прощалась. Улыбчивый доктор торопливо провожал её до дверей лазарета и виновато пожимал плечами.
Лика вмиг переставала на него злиться за столь явное желание выдворить её и понимала, что на следующий день придёт снова послушать рассказы о базе на Юпитере и обнаруженных в этой зоне артефактах, способных перевернуть современные взгляды науки на происхождение человека.
Девушка даже стала приглядываться к Косте, он был обаятелен, словоохотлив, наверное, даже умён, но её сердце упорно молчало. Он ей нравился только как друг. Другое дело — Тимофей.
Тот был ей неприятен, Лику страшно бесила его идеальность, и всё же она внутренним чутьём угадывала недосказанность. И порой чувствовала на себе его взгляд, от которого одновременно хотелось спрятаться и наоборот, откинув непослушную копну волос назад, гордо пройти мимо, неважно куда.
Вместо всего этого она только беспомощно краснела и ненавидела в такие минуты свою робость. “Мямля”, — говорила она про себя и вспоминала, как ругала её Липа за неуклюжесть.
Внешне Киреев не сказал ей больше и двух слов, но тем не менее часто был на её стороне на собраниях, когда Деринов в который раз называл план по спасению выживших катастрофическим и безумным, гибельным для всех присутствующих и миссии в целом. Тимофей, разумеется, не спешил оправдывать её перед капитаном, но всегда спешил отвлечь Деринова другими темами.
