– Срезало осколком.
Она прижала к себе его голову, услышала его дыхание.
– Ох, мой милый – так все плохо? Пожалуйста, скажи мне. Скажи мне правду, сынок.
Джон отстранился назад; его добрые глаза всмотрелись в ее лицо.
– Я не хочу, мама, не обижайся. – Он снова уткнулся лицом в ее плечо. В камине потрескивал огонь. – Я не могу говорить об этом. Не хочу, чтобы ты знала, как все ужасно, чтобы тоже думала об этом. Честно. Некоторым парням даже нравится. Боюсь, что я не один из них. Позволь мне насладиться этими последними минутами, ладно? Расскажи мне о чем-нибудь. О чем-нибудь приятном.
– О чем-нибудь приятном?
– Да, мама. Когда мы были счастливы здесь. Расскажи мне что-нибудь.
Молчание повисло в комнате, лишь трещали поленья в камине да на улице зловеще рокотал мотор. Лидди вздохнула и снова рассказала сыну в последний раз историю «Сада утрат и надежд», как их рисовал Нед в тот летний день.
А что сделала Элайза?
Она сорвала с себя крылья и выбросила их.
А что сделал я?
Ты был такой голодный, что ел листья, и тебя стошнило. И в конце концов я сказала отцу, что вы оба взбунтовались. Тогда мы позволили вам выбрать к чаю то, что вам хотелось, и вы оба выбрали гренки с сыром. И мед в молоко.
Подняв голову, она увидела сад за большими, старинными окнами, пологий склон, голые ветки Зарослей, тронутые первым морозом, и меркнувший осенний свет, тронутый золотом и серебром. Она закончила свою историю и замолчала. Они сидели, обнявшись, и Лидди знала все наперед. Она и ее сын понимали друг друга без слов и спокойно смирились с неизбежным. И так было всегда.
Джон встал.
– Проклятье. Мне пора. – Он закинул за плечо ранец. – До свидания, дорогая моя. – Он задержался в дверях, возле вешалки, и взялся за ручку входной двери. Лидди посмотрела на него в последний раз, на его милое, доброе лицо – все-таки он был еще мальчик. Он не должен был уходить от нее.
– Мой милый. – Лидди встала на ноги. – Пожалуйста – пожалуйста, береги себя. Вернись ко мне.
Он покачал головой и поморщился.
– Я уже ушел, мама, – сказал он почти беззвучно. – И ты это знаешь, правда?
И он закрыл за собой дверь.
Часть четвертая
Глава 34
Вот несколько лекарственных трав для детей, Лидди. Эти травы растут на маленьком огороде.
Листья мяты можно растереть на языке при язвочке; ею можно лечить синяки и ранки.
Листья щавеля можно прикладывать при крапивном ожоге; он растет тут рядом, у него красные корни. Запомни! Корни, отваренные в уксусе, помогают от зуда и сыпи.
Тимьян с горячей водой помогает при расстройстве желудка.
Чего только не насмотришься, работая в ночную смену в больничном кофешопе «Коста», подумала Джульет, заказав кофе у немолодой женщины. Сама она выглядела ужасно – грязная, оборванная, дрожащая. Ее джинсы зацепились за ветку инжира, когда она побежала к дому, и порвались на коленке. Вдобавок она споткнулась и упала в грязь, оцарапала руку, и в коже застряли кусочки гравия. Она ожидала, что бариста скажет ей что-нибудь вежливое, посочувствует. Но та даже не взглянула на нее, просто кивнула, приняв заказ, отвернулась и стала готовить кофе.
Было пять утра. Джульет, дрожавшая от волнения и холода, пожалела, что не обнаружила этот кофешоп раньше. Ей даже не пришло в голову, что в больнице можно купить кофе. Как ей везло все эти годы, раз она никогда не имела дело с больницами, не считая рождения детей и редких обращений в «неотложку» из-за вирусной инфекции или порезов: тогдашние тревоги казались ей сейчас такими глупыми и преувеличенными. Как ей везло всю жизнь, черт побери. Теперь она это понимала. Все эти люди вокруг нее тоже попали в какую-то беду, у всех были свои печальные истории. Сломленные старые женщины, согбенные, с глубокими морщинами и пустыми глазами. Нормального вида мужчины – неужели их мужья? Или сыновья? Ждали, уткнувшись в свои телефоны. Еще доктора и сиделки, делавшие вид, что это была обычная очередь за кофе, как в любом обычном кофешопе вроде «Прет» на Пикадилли, где Джульет обычно пила по утрам кофе; бариста-итальянец пел там по утрам песни, и все заведение оживленно бурлило в начале нового лондонского дня. Здесь же все стояли в очереди, потому что у каждого случилась какая-то катастрофа. Либо болезнь, разраставшаяся в теле, либо быстрый взмах кистью, момент, которого так легко можно было бы избежать.
Она не отходила от Санди десять часов, с их приезда в больницу, не считая тех минут, когда доктор позвал ее в соседний бокс и объяснил, насколько все серьезно. Бокс был декорирован успокаивающими фото греческих храмов и пыльными искусственными цветами, розовыми лилиями, в наполненной гелем вазе. Кровоизлияние в мозг. Сломана рука и большая берцовая кость. Состояние тяжелое. Сцинтиграфия головного мозга. Интенсивная терапия. Все эти слова пришлось пересказать Мэтту, когда он приехал, и она обнаружила, что не понимала их. Она не знала точно, что такое большая берцовая кость, но не спросила у доктора – ведь у нее и так было слишком много вопросов.
Мэтт приехал в десять, девочки плакали, Айла – потому что безмерно устала, а Би – потому что не знала, что делать, но подозревала, что окружающие ждали от нее такой реакции. Сама Джульет понимала, что не должна плакать, а должна весело улыбаться, когда проснется Санди. Он всегда был таким веселым и улыбчивым мальчуганом, и для него будет стрессом, если он увидит свою мать обезумевшей от горя и рыдающей. Так что ей нужно было пересиливать себя, справляться с горем и ждать, что скажут врачи. Мэтт пока не мог отвезти девочек домой. Он хотел остаться в больнице, да и девочки тоже отказывались уезжать.
Где-то к полуночи Джульет пришло в голову, что она могла попросить помощи у своих друзей и что это был как раз такой случай. Она позвонила Онор по обычному телефону, потому что у них дома не было мобильного сигнала, но ей никто не ответил. Она оставила звуковое сообщение, рассказала о том, что случилось, и попросила кого-нибудь приехать и увезти девочек домой. Потом она позвонила Фредерику и сделала то же самое. Но и там тоже не ответили – конечно же. Все уже спали.
Санди ввели в медикаментозную кому, чтобы его мозг находился в покое и не перенапрягался, пытаясь справиться с травмами. Девочкам позволили один раз взглянуть на брата. В реанимации было очень холодно, но Джульет не замечала этого, пока не вышла за кофе. В лифте ее начала бить дрожь. Специальный лифт поднимал тебя сразу в реанимацию, не останавливаясь на других этажах, и тогда к тебе приходило понимание, как все серьезно.
Маленькая пухлая ручонка Санди с ямочками была ужасно холодной. Джульет могла потрогать только ее, потому что другая рука была перевязана. Она забеспокоилась.
– Он не мерзнет? Вдруг он простудится в таком холоде. – На ее слова не обращали внимания. Но потом приветливая сиделка, специально приставленная к пострадавшему, сказала Джульет, чтобы она не волновалась за это.
