Он отвинтил колпачок авторучки и что-то нацарапал в лежавшем перед ним блокноте.
– Да. Честно говоря, в колледже я тосковал по дому и отвлекал себя, слушая Бретта Андерсона и подражая ему. Это означало, что я сильно горбился. Поп-звезды из нашего колледжа и гитаристы в Сиэтле никогда не стояли прямо. – Он пожал плечами. Она заметила, что иногда ему падал на глаза небольшой локон, почти как отсыл к его былому увлечению гранжем.
– Тогда вокруг было полно грязных шевелюр, – сказала Джульет. – Нет, я не имею в виду тебя. Тогда и сейчас. – Она осеклась, сообразив, что, несмотря на свою психологическую подготовку в машине, она уже ухитрилась за девяносто секунд разговора с ним сказать три неприятные вещи. – Послушай. Большое спасибо, что ты встретился со мной.
– Конечно, о чем ты говоришь? Я все равно бы тебя разыскал, если бы ты даже не написала мне.
– О. Что ж, ты очень добр ко мне.
– Это не доброта. Мы будем очень рады получить сотрудника твоего калибра. – Он снова улыбнулся и постучал авторучкой по столу. – Что-то я не помню, чтобы ты была в Оксфорде такой застенчивой.
– Я не застенчивая, – ответила Джульет, мечтая в душе, чтобы рассеялась странная энергия этой комнаты и она могла бы сосредоточиться. Возможно, ее приезд сюда был ошибкой.
Сэм Хэмилтон считался среди ее подруг самым заносчивым из всех, кого они знали. Когда он бросил ее подружку Джинни после четырех свиданий, он заявил, что она вполне умная по сравнению с ним. Такая сомнительная похвала – «вполне умная» – стала их любимым выражением, когда им хотелось что-то обсмеять.
Он приехал из Канады как стипендиат Родса
[3] в их сравнительно обшарпанный колледж в Оксфорде и был единственным, кроме самой Джульет, кто восхищался викторианским стилем зданий: арками в духе архитектора Пугина, лиловыми камнями, деревянными панелями, введенными в моду Далбитти. Сэм тоже изучал историю искусства, и в результате через год после того нашумевшего разрыва с Джинни и слов «вполне умная» Джульет с досадой видела, что постоянно оказывалась рядом с ним.
Ей тогда казалось, что он всегда старался дать всем понять, какой он умный, и это было большим ай-яй-яй в их колледже, где все они учились, потому что уже доказали, какие они умные. Он был саркастичным, нервным и рьяно подражал музыкальным группам из их колледжа. (Только не «Кляксе». Джульет вспомнила, как он однажды в баре поднял на смех парня, спросившего, нравится ли ему «Клякса».) Его идеалом была Джастин Фришманн, он говорил об этом всем, и все вежливо кивали, считая его странным. Он слишком много говорил о себе. «Я из Оддавы. Там людей с ученой степенью больше на квадратную милю, чем в любом другом городе Канады».
Но в то же время он обладал сарказмом и мог высмеять чужое бахвальство. Она видела, как он однажды громко сказал какому-то типу, похожему на Пьера Гавестона – тот орал на вахтера, не пускавшего в колледж его девушку, – что у него из брюк торчит верх трусов, и спокойно скрылся, заправив с довольным видом волосы за уши. Джульет часто видела его с вахтерами или в городских пабах, куда студенты обычно не заходят. Иногда Джульет отвлекалась от книг и, выйдя на прогулку, натыкалась на него на крайстчерчском лугу или в каком-нибудь переулке на краю города, где он с восхищением разглядывал величественную викторианскую виллу. «О, привет!» – говорил он, не снимая наушники, поднимал руку, загадочно улыбался ей и шел дальше, не пытаясь начать разговор.
Вероятно, он считал всех англичан немного смешными и именно такими, как их и представляют. Джульет казалось, что она одна видела это и понимала, что он смеялся над ними.
Только однажды она видела его растерянным и огорченным. Поздно вечером на майском балу она попросила его отойти в сторону – он загораживал ей выход во двор, где ее ждал молодой человек. По его черному галстуку она поняла, что Сэм тоже был на балу. Он стоял, прислонившись к каменной арке. Он кивнул, и в полутьме она не видела выражения на его лице, когда он сказал:
– Влюбленных тусклая подлунная любовь.
– Что? – крикнула она, потому что по обитому деревянными панелями коридору неслось оглушительное эхо: «Бум! Бум! Устроим громкий шум!»
– О. Ну я сказал – тусклая… – нерешительно начал он.
Джульет не хотела тратить драгоценные секунды – она целый семестр добивалась внимания Хьюго, а он был из тех парней, кто, если ты не придешь вовремя, просто уйдет и будет обниматься с какой-нибудь другой сокурсницей.
– О господи! Ты всегда такой умный, – буркнула она. – Пожалуйста, уберись с дороги!
– Ладно. Джульет… – Он глядел на нее; при свете прожекторов его лицо казалось бледным, а глаза огромными; почему-то ей надолго запомнился тот эпизод. – Извини. Да. Конечно.
– Спасибо, – сказала она, проталкиваясь мимо него.
На следующий день она рассказала об этом Джинни. Ее подружка оторвала от подушки лохматую голову и сказала низким, хрипловатым голосом:
– Сэм Хэм из тех, кто не только думает, что он лучше, чем ты, но ему еще и обязательно надо сообщить тебе об этом. Он задница. Но целуется классно. Лучше всех, с кем я встречалась. И это досадно.
«Влюбленных тусклая подлунная любовь». Джульет вспомнила сейчас об этом с улыбкой. И подумала, что же случилось с Джинни. Она ушла от нее в предпоследнем семестре; они тогда жили вместе, и оказалось, что Джинни не любила мыть посуду. Она заставляла Джульет платить ей за мытье, потому что Джульет любила крепкий чай, и танин оставлял в кружке темные пятна, которые трудно отмывать. Последнее, что Джульет слышала о ней, – что она была викарием в четырех разных приходах в Йоркшире. Интересно, подумала она, что Джинни делала с пятнами йоркширского чая на кружках, – но внезапно поняла, что Сэм Хэмилтон снова заговорил:
– …в прошлом месяце приобрели архив, на аукционе. Я сказал – на аукционе, но мы были единственными покупателями. Он уже забыт всеми, хотя помню, что тебе тоже нравился.
Джульет сразу поняла, о ком речь.
– Далбитти? Да, я – я люблю его. – Она оживилась. – Прости. Значит, вы приобрели архив? Я слышала, что он был выставлен на аукцион. Это потрясающе.
– Правда? Я тоже люблю его. Я из Оттавы, а он провел там остаток жизни. – Он сказал «Оддавы», но это уже не казалось ей смешным. Может, никогда и не было, просто она сама была дурой в колледже… Джульет заерзала в кресле.
– Да, я помню. Так печально. Такая трагедия. Я часто думаю и удивляюсь, почему он поехал туда.
– А что? Почему бы ему было не поехать?
– Ну, потому что у него, по-моему, все было здесь. Вероятно, что-то случилось. Хотя Оттава – прекрасный город.
– Ха. – Он засмеялся и поднял на нее глаза: – Мне не терпится просмотреть архив. У него была привычка все записывать. Все до мельчайших деталей.
