– Я велю Брайант принести тебе одно из твоих платьев, чтобы тебе было во что одеться. А не в это тряпье. Впрочем, что-нибудь скромное. Признаю – это стыд. Ты должна привлекать взгляд любого мужчины, моя дорогая, должна быть пухлой маленькой птичкой, созревшей для земных радостей. Чтобы они хотели тебя заполучить, любой из них, но они не получат тебя. Никто не получит. А вот сейчас тебя никто не захочет.
Он слегка содрогнулся, и Лидди увидела, как в уголках его рта скопилась слюна.
– Отец… – Она выскользнула из его пальцев, сделав вид, что хотела взять его за руки. – Дорогой отец, спасибо.
– А. Ладно, – хмыкнул он.
– Могу я надеяться, что скоро опять побуду в твоей компании? Мэри… Мэри сказала, что ты был ужасно одиноким после того, как изгнал Руперта. – Она наклонила голову и с улыбкой взглянула на отца.
Он нахмурился.
– Значит, тебе известно, что Руперт вернулся? Поэтому ты упомянула его? Поэтому?
Она мгновенно испугалась и покачала головой:
– Нет, отец, клянусь, я ничего не знаю.
– Этот паршивец вернулся из Парижа и говорит, что хочет меня видеть. Я встречусь с ним, потому что я добрый отец и умею прощать, но его имя удалено из Библии раз и навсегда, и я сказал, что он больше никогда не переступит порог нашего дома… – Он подозрительно посмотрел на нее: – Ты точно ничего не знаешь об этом, а?
Лидди тряхнула головой:
– Нет, отец. Прости.
Мэри ничего не говорила ей о возвращении Пертви – значит, она тоже ничего не знала? Тут Лидди вспомнила про удар по оконному стеклу, и ее глаза с испугом метнулись в ту сторону.
– Сейчас мы с мисс Брайант обсуждаем, можно ли тебе позволить в ближайшие несколько месяцев выходить из комнаты, – сказал мистер Дайзарт. – Конечно, это не тюрьма, Лидия, дорогая. Это твой дом! – Он широко раскинул руки в маленькой комнате, и Лидди почувствовала, как ее сердце наполнялось ненавистью к нему, настоящей ненавистью, густой, черной, ядовитой, словно нефть. Она улыбнулась.
– Спасибо, отец, – сказала она. – Я буду весьма признательна.
– Я передам ей и скажу, что я доволен тобой. В конце концов, ведь я твой отец. – С этими словами он вышел из комнаты и стал, кряхтя от подагрической боли в ноге, спускаться по ступенькам. Зная, как он не любил, когда кто-то видел его в такие минуты, Лидди осторожно закрыла дверь своей спальни.
Она услышала, как отец что-то крикнул с лестницы – его голос был теперь еле слышен, так, лишь верхние тона, но показался Лидди довольным. Потом она застыла, когда ему ответил голос мисс Брайант, чистый и пронзительный, проникавший в любую щелку.
– Нет, сэр. Я согласна. Она исправляется. На мой взгляд, во всяком случае, она стала менее истеричной.
Лидди знала, что мисс Брайант в курсе, что Лидди слышала ее слова и что Лидди понимает, что гувернантка осведомлена об этом. Она дождалась, когда затих стук трости и удалились голоса. Тогда она повернулась к окну и осторожно открыла его. На карнизе лежал маленький, как ей показалось, камень, завернутый в коричневую бумагу.
Она поняла, что удача наконец-то была на ее стороне: удача, что она не выдала себя и ничего не сказала отцу, удача, что она научилась так легко лгать, удача, что кто-то бросил камешек с такой точностью, хотя уже догадалась, что никто, кроме Пертви, не был способен на такое.
Пертви!..
Лидди схватила камешек и замерла, напряженно прислушиваясь к голосам отца и мисс Брайант. Надорвала коричневую бумажку, размотала ее по спирали, и на ладонь выпала маленькая деревянная фигурка: мужчина с кистью в руке, шляпа набекрень, улыбка на лице, другая рука на бедре. Лидди показалось, что от фигурки струилось тепло.
Она стала срывать оставшуюся бумагу – но вдруг заметила, что на ней что-то написано. Тогда он положила ее на пол и разгладила.
Моя любимая птичка.
Вот и вторая фигурка, в пару к твоей Лидди. Жених или даже муж. Я вложил в нее всю мою любовь к тебе. Она залог того, что мое сердце всегда будет с тобой.
Милая моя птичка, у нас появился единственный шанс, и поэтому я пишу тебе в огромной спешке. Скорее всего, наши планы обречены, но все равно надо что-то делать. «Не говори, что бой бессмыслен…» Если тебя после этого на всю жизнь прикуют на цепь, знай, что я люблю тебя и что твои брат с сестрой тоже любят тебя. Знай, Лидди, что мы очень любим тебя.
Я был очень болен несколько месяцев – это смешно, но я не могу жить без тебя. Лидди, умер мой отец; он оставил мне 80 фунтов. Его смерть, хотя я ужасно горюю по нему, можно сказать, спасла меня, потому что ко мне приехали с вестью о его кончине, нашли меня еле живого и отвезли в больницу… После этого обо мне заботился Далбитти; он вернулся из Европы; это лучший друг, о каком можно лишь мечтать.
Я написал картину, где изображена ты, как я и говорил. Лидди, дорогая, она была на Летней выставке и пользовалась большим успехом. Теперь мистер Галвестон говорит, что хочет приобрести ее для своей галереи, а это значит, что он заплатит мне 70 гиней. Картина называется «Соловей». На ней ты, моя Лидди.
Пожалуйста, извини, что я затронул финансовые вопросы в письме, где я клянусь тебе в любви, но у нас, как нам известно, необычная ситуация; теперь у меня есть в общей сложности 150 фунтов, а в придачу сердце, полное любви к тебе, как и в первый раз, когда я увидел тебя.
У меня готов план твоего побега, и он включает в себя наш брак, любимая. Но у нас есть только один шанс, и мы испытаем судьбу завтра. Дорогая моя Лидди, завтра все решится.
Ибо завтра утром (в четверг 10 сентября 1891 года) мисс Брайант будет вызвана из дома – ты это увидишь. Наши планы тщательно продуманы. Пожалуйста, жди у окна, пока не увидишь, что она ушла. Твой отец встречается завтра с твоим братом. Пертви вернулся в Англию по моей просьбе, сначала – чтобы доставить тебе это письмо, потом – чтобы отвлечь твоего отца. Ты подожди, пока не уедет отцовская карета.
В отсутствие твоего отца и мисс Брайант ты сможешь беспрепятственно выйти из дома в 10.30 утра. Я буду в полдень в церкви Святой Троицы на Мэрилебон. Там будут также Далбитти, Пертви и Мэри, если она успеет вернуться из поездки, которую придумала, чтобы в случае провала остаться вне подозрений. Я буду ждать внутри храма. У меня на руках документ. Наши имена вписаны там черными чернилами. Сейчас я вижу его перед собой, когда дрожащими руками пишу тебе эти строки. Пожалуйста, скажи, что ты придешь и что мы с тобой поженимся!
Я чувствую твой страх сейчас, когда ты держишь в руке деревянную фигурку, и понимаю, что тебе ужасно страшно. Будь храброй, дорогая моя Лидди, пожалуйста, прояви храбрость и приди в церковь. Я не могу забрать тебя сам, мы сошлись на том, что риск слишком велик. Приди в церковь Святой Троицы, и мы поженимся.
Приходи завтра – придешь? Как бы меня ни терзали сомнения – чертово перо, оно оставляет такие бледные линии, – я сильный, Лидди. Обещаю тебе, что я буду сильным как ДЕРЕВО и буду защищать тебя от житейских бурь. Я даю тебе сейчас это обещание на грядущий момент и на годы вперед. Будущее еще не написано; прошлое сожжено и кануло в небытие. Так и должно быть.
