Шел 2022 год. Как-то в понедельник утром Рене разбудил звонок из клиники репродукции. Она была дома одна. В этом семестре Джонатан читал курс в школе Дизайна Род-Айленда и три дня в неделю проводил в Провиденсе.
– Доктор Скиннер, ваш телефон оставлен как контакт для забора ооцитов, сданных Мелани Джейкобс. Каждые пять лет мы проводим проверку, чтобы освободить место и обновляем контракты на хранение. Вы собираетесь их использовать? – Голос медсестры был спокойным и невыразительным, но вызвал у Рене внезапный приступ жара, от которого ее щеки вспыхнули.
Рене было пятьдесят два. Глядя на себя в зеркало, она глазом врача видела морщинки, обвисание верхней части щек, синяки под глазами. Ну да, она старела. Кто-то даже мог назвать ее старой. И сейчас, во время звонка, пока сестра терпеливо ждала на другом конце линии, Рене взвешивала вопрос о яйцеклетках Мелани. Когда Карл тогда приходил к ней, идея возможного материнства глубоко потрясла ее. Даже напугала. Сердце, гуляющее вне тела, само по себе. Тогда, так скоро после смерти Джо, Рене не могла вынести подобную уязвимость. Это ее прикончило бы.
Но теперь Рене могла рассматривать эту идею на расстоянии, с определенной отрешенностью и осознанием собственной силы. Проблема ограничения больше не стояла – она достигла всех возможных целей, которые ставила для себя. Это заняло десятилетия, но больше Рене не ощущала в себе воздействия Паузы. Она больше не тосковала каждый день по Джо. И сейчас, стоя в собственной кухне, прижимая к уху телефон, она вспомнила Мелани Джейкобс, причем в определенной ситуации. Это был разговор, который произошел между ними вскоре после того, как Мелани окончательно положили в больницу: Рене стояла над ней, выслушивая стетоскопом ее сердце, и их лица почти соприкасались. Ее взгляд упирался в подъем бровей Мелани, где короткие коричневые волосики торчали из своих луковиц, и там же, прямо под аркой левой брови белел небольшой шрам. «Это я в детстве упала, – объяснила Мелани, проведя по нему указательным пальцем с ярко-красным ногтем. – Рассекла почти до кости. Родители ужасно переживали, но посмотрите, это же просто ерунда».
И сейчас, в кухне, Рене снова увидела этот шрам, не длиннее, чем белый кончик ватной палочки, снова услышала надтреснутый, хрипловатый голос Мелани.
Что-то шевельнулось в моей сестре: это был тектонический, резкий сдвиг, обрушившийся на Рене весь целиком, сразу. С остротой, отметающей весь здравый смысл, все рациональные размышления, Рене захотела ребенка, ребенка Мелани. Эти яйца. Добро из зла. Внутренняя переработка.
– Да, – сказала Рене медсестре из клиники. – Я собираюсь их использовать. Когда можно назначить ближайшую встречу?
* * *
Через три месяца Рене поставила сумки с продуктами на кухонный стол. У нее болели плечи. Ее мышцы были сильны, тело работало, но его части уже не функционировали так же безупречно, как раньше. Суставы ныли, кости жаловались. Мы с Рене и Кэролайн часто обсуждали, как это нечестно, какая засада таится в возрасте. А в женском теле это проявляется намного сильнее, чем в мужском, в нем так много прекрасных изгибов, которые подвергаются действию гравитации, и это происходит так быстро! Раз – и ты вся опала.
Был июнь. Выдался редкий день без дежурства на телефоне, без встреч, без событий. Рене поздно проснулась, съела бейгель и пошла в супермаркет, где долго бродила между полок, придирчиво осматривая каждый продукт, прежде чем кинуть его в корзину. Джонатан должен был сегодня прилететь из командировки в Бангкок.
Сегодня был тот самый день.
Джонатан согласился стать донором спермы. Согласился после долгих уговоров, споров и обсуждений. Он дал согласие, подписал все бумаги, сдал материал в пластиковый стаканчик. («Из-за этого порно я ощутил себя стариком, – сказал Джонатан. – Я так давно уже видел всю эту дрянь».) Но потом постепенно, день за днем, он стал отдаляться. Сначала из их квартиры, набирая все больше работы за границей, все больше дальних заказов, а потом и из их общей жизни – меньше звонков, меньше писем, совместных ужинов, общих выходов. Он был очень занят изготовлением ретабло. Клиенты вызывали его в свои летние дома на остров Харбор, где надо было провести измерения. Они прилетали туда для начальных консультаций с личными помощниками и подружками вдвое моложе их. У одного был небольшой померанский шпиц, который просидел у него на коленях все время встречи, глядя на Джонатана, как позднее рассказывал он Рене, как будто собирался сожрать на ужин его лицо.
Рене вспомнила, как однажды, в начале их отношений, она смотрела, как Джонатан делает кресло, капитанское кресло из вишневого дерева, с выгнутыми подлокотниками, низким широким сиденьем и спинкой, похожей на гребень волны. Это было в первые месяцы после смерти Джо, и Рене воспринимала себя как ходячий синяк. Но, глядя, как Джонатан полирует дерево четкими, ровными движениями, следуя за рисунком дерева, как его лицо поглощено серьезностью задачи, Рене на несколько драгоценных минут забывала о своих переживаниях. Клиент был их знакомым – это женщина, с которой Рене вместе училась в школе в Бексли, она несколькими месяцами раньше говорила с Нони о том, что хочет заказать что-то особенное в подарок своему мужу. Пара приходила на поминальную службу Джо. Джонатан делал это кресло несколько месяцев. Увидев его в первый раз, женщина расплакалась.
Недавно Джонатан закончил большое ретабло для греческого корабельного магната – пятиметровый деревянный алтарь с резьбой и небольшими скульптурами, изображавшими жизнь и близких клиента. Законченный, он представлял собой скорее экстравагантное зрелище, чем предмет мебели или произведение искусства, что, как подозревала Рене, и было намерением заказчика. Именно такие вещи Джонатан и делал теперь. Больше не было столов, стульев и высоких, элегантных буфетов. Ничего полезного, ничего практичного, только вот эти персонализированные, квазицеремониальные предметы, огромные и, как казалось Рене, не воплощающие ничего, кроме непомерного нарциссизма клиентов.
Но Рене признавала, что получать за них деньги очень даже приятно. Она давно выплатила свои долги за учебу. Весь дом теперь принадлежал им. Они много и хорошо путешествовали, когда позволяло их расписание, и часто предлагали Нони помощь («Как насчет нового дома? Вам с Данетт больше необязательно останавливаться в хостелах»), хотя она всегда отказывалась.
Рене взглянула на часы. Вытащила из пакета молоко, положила ярко-красные помидоры на полку. Сегодня яйцеклетка (прекрасная, редкая яйцеклетка Мелани) встретится с добытой в лаборатории спермой Джонатана, и из двух клеток возникнет одна. Потом их станет четыре, шестнадцать, тридцать две. Дальше, и дальше, и дальше. Через пять дней в тело Рене подсадят комочек клеток (эмбрион, пояснила ей медсестра, размером с горошину), и она станет беременной.
Рене убрала баклажан в ящик для овощей. Оперлась рукой на дверцу холодильника. Конечно, все еще могло пойти не так. Всегда все может пойти не так.
Хлопнула дверь. Джонатан вернулся.
Рене купила цветы, большой букет желтых и красных тюльпанов. Она взяла их, идя к нему на встречу.
