Когда Рене снова достала телефон, чтобы еще раз позвонить детективу Генри, бармен положил перед ней на стойку чистую салфетку.
– Еще джин-тоник? – Он посмотрел прямо на Рене, а потом быстро отвел глаза; его щеки слегка порозовели, он переминался с ноги на ногу.
– Луна здесь, – сказала Рене, и это не было вопросом. – И она не хочет меня видеть.
Разговор с детективом Генри разбередил ее, подготовил к ярости, и вот она ее захлестнула, без всяких помех от сестер, без фильтра тоски, наполняющей квартиру Джо. Она не собиралась отдавать Луне кольцо, нет, она была намерена швырнуть его ей в лицо, дать ей пощечину, кричать и пинаться. Она хотела наказать Луну, причинить ей боль.
– Не ври мне, – сказала она бармену. – Она же здесь, да?
Бармен отвел взгляд. Он только неопределенно пожал плечами и снова начал нарезать лаймы.
Рене вдохнула поглубже и закричала:
– Я знаю, что ты здесь! – Она оттолкнула свой стул и стояла, наслаждаясь властью в своем голосе и тем, как съежился бармен, который отложил нож и с ужасом уставился на нее. – Луна Эрнандес, я знаю, ты меня слышишь! – Вдох, выдох, вдох. – Я знаю, что ты там, так что я тебе кое-что скажу. Вдох. – Даже если полиция тебя отпустила, я знаю, что ты виновна. – Вдох. – Ты виновна в том, что бросила Джо и он умер. – Вдох, выдох, откашляться, сглотнуть. У нее тряслись руки. Вдох. – Это ты во всем виновата. – Вдох, выдох, в горле встает комок, проглотить его, проглотить. – Надеюсь, ты будешь помнить об этом каждый день до конца своей жизни. Надеюсь…
Рене замолчала. За баром появилась группа людей, которые встали перед длинным плюшевым занавесом, который Рене раньше не замечала, настолько он сливался с затененным пространством на краю. К ней подошел смуглый старик в длинном белом переднике и широких штанах в черно-белую клетку. Его резиновые тапки скрипели на полированном полу.
– Мэм, вы должны покинуть наш ресторан, – сказал он ей. – Если вы сейчас же не уйдете, мы вызовем полицию. – Он не был сердитым. Рене даже почувствовала некоторую симпатию, но его голос был твердым. – Вы устраиваете скандал, – заявил он.
Да, Рене так и делала. Она устраивала скандал. У нее не было зрителей, кроме нескольких кухонных рабочих, но она устраивала скандал для себя. Рене оглядела эту группу: молодая женщина, хорошенькая и сильно накрашенная, юноша, чуть старше подростка, с тоненькими усиками, мускулистый мужчина с налысо выбритой головой. Все смотрели на нее с подозрением и отчетливой неприязнью. Они защищали Луну, вдруг поняла Рене. Выгораживали ее.
Глаза пожилого мужчины были мягкими, голос – сдержанным, но все же Рене едва не ударила его. Она чуть не пнула его ногой. Она жаждала того момента облегчения, которое принесли бы ей эти удары. Может быть, он ударил бы ее в ответ своими маленькими кулачками – он был ниже ее, старше и слабее. Или, может, бармен – со всей силой своих ручищ, своих здоровенных кулаков. Разве не этого ей на самом деле хотелось? Быть вышвырнутой?
– Пожалуйста, – повторил старик. – Пожалуйста, уходите.
Рене вдруг услышала приглушенные женские всхлипывания. Или это была она сама? Она снова начала плакать, даже не осознавая этого, как уже столько раз делала в эти шесть прошедших дней? Звук привычных тихих стонов напомнил Рене о ней самой, успокоил и отпустил. Кто же плакал?
– Я… Я… – начала Рене, и тут ее, словно ударом мешка по голове, охватил стыд. Стыд и вина, верные друзья до самого конца. Что такого сделала Джо эта Луна, чего не сделала сама Рене на том балконе два с лишним года назад?
«Рене». Рене обернулась и увидела, что в дверном проеме стоят Фиона и Кэролайн. Она осталась на месте, не будучи уверена, куда повернуться – к старику, к бармену или туда, откуда пришла, к своим сестрам. Повернуть назад казалось отступлением, как будто она принимает самые худшие последствия. «Мы сделали все, что могли, – зазвучал у нее в голове собственный голос той фразой, которую ее научили говорить близким в случае смерти пациента: – К сожалению, мы вынуждены сказать вам… Нам так жаль…»
Рене почувствовала на плечах сильные руки. Ее сестры были с ней.
– Простите, что я взяла… – начала Рене, но они обе замотали головами.
Рене всегда думала о сестрах так, словно они все еще находились в Паузе: такие маленькие, так требующие заботы. Кэролайн с ее ночными кошмарами, Фиона, отгораживающаяся от всего придуманным миром, книжками и тетрадками со списком смешных слов. Все это время Рене боялась, что подведет их, не сможет уберечь от какого-то непоправимого вреда. Но сестры выросли, стали взрослыми женщинами, и их сила теперь окружала ее саму. Рене могла опереться на них, и теперь наконец-то именно так она и поступила.
Часть IV
Потом
2079 год
Юная Луна перебралась в первые ряды, всего за несколько рядов от сцены. Она рассеянно играла со своим ожерельем, простая цепочка, спадающая на грудь и утяжеленная какой-то подвеской. Что-то круглое. Может быть, кольцо.
– Так, значит, настоящая Луна существовала, – сказала она. – Моя мама была права.
– Да, настоящая Луна существовала.
– И что с ней случилось потом?
Зал все еще был полон. Прошли часы, электричества все еще не было, генератор продолжал упорно гудеть. Мы еще пару раз слышали сирены, хотя сигнала к эвакуации не поступало. Но он все равно обязательно прозвучит. Вот почему я предпочитала свой дом в горах. Вот почему избегала толпы.
Огненноволосая женщина в первом ряду отодвинулась от своего спутника. Она наклонилась вперед, ее тело отодвинулось от его, как два полюса магнита. Он внезапно поднялся и вытянул руки над головой. Я услышала приглушенный треск суставов, шорох трущихся друг о друга позвонков. «Отчего они ссорились? – подумала я. Они не должны сейчас спорить. Сейчас они должны были бы объединиться».
Снова раздался жуткий вой сирен. На этот раз он был громче и дольше. Не шевелясь, я ждала, пока он затихнет. Наконец настала краткая, вожделенная пауза. Прохладная, гладкая, как шелк, тишина. А затем прозвучал сигнал к эвакуации. Серия коротких, резких звуков, которые были всем хорошо знакомы – обучение публики было поставлено хорошо, и плакаты, и объявления по радио, но мы слышали их только в контексте тренировок. А это, что очевидно, тренировкой не было.
Генри взял меня за руку.
– Пойду за машиной, – сказал он мне на ухо. – Жди меня тут.
Генри ушел, и я осталась на сцене одна. Я сидела на том же месте, но наблюдаемый стал наблюдателем. В любом случае я не могла бы стоять. У моих коленей было на этот счет свое мнение.
Крупный мужчина во втором ряду, громко охнув, начал извлекать свое тело из узкого кресла. Огненноволосая женщина и ее спутник снова объединились и продвигались к выходу, держась за руки, с напряженными лицами. Видеть их объединение было приятно, но тут же я пожалела, что они уходят. Мы все вместе прошли здесь через что-то, нас объединяло совместно пережитое. Но расставание уже началось. Момент за моментом, пока продолжал звучать сигнал, аудитория поднималась с мест, как набирающая силу волна. Ощущение упорядоченного покоя перерастало в разделенную на части мощь. Каждая часть бурлила новой энергией, заряженной потенциалом грядущего хаоса.
