– Мне страшно жаль, Фиона, – сказала Нони. – Это прекрасные стихи. Можно я их прочту?
Я тупо кивнула и протянула ей листок.
Пока Нони читала про себя остаток стихотворения, я рассматривала толпу. Только один человек все еще продолжал смотреть на сцену. Это был Номер 23. Он смотрел на меня озадаченно, с полуулыбкой, в которой читался искренний интерес.
– Фиона, – сказал он, отчетливо формируя губами слова. – Мне нравятся твои стихи.
Я не могла услышать его голос, но я прочитала это по его губам.
Официант заслонил Уилла от меня, и я посмотрела в другую сторону. Теперь я заметила стоящих в конце зала Джо и Кайла. Кайл что-то очень быстро говорил, выразительно размахивая руками, но я не могла разглядеть лица Джо, только его общую позу, которая была сопротивляющейся. Он пытался отойти, чтобы закончить разговор, но Кайл схватил его за плечо и удержал, и эти двое как будто сцепились в какой-то своей разборке. Прошло несколько секунд, и Кайл выпустил Джо и резко отвернулся, словно бы в ярости или безнадежности. На секунду Джо оставался сам по себе. Он опустил голову вниз. Он все еще не смотрел на сцену. Казалось, он не понимает, что происходит, что это он запустил лавину шума и неуважения, затопившую стихи, которые он же сам просил меня написать.
Нони тихонько тронула меня за руку.
– Это прекрасные стихи, – сказала она мне. – Джо потом тоже их оценит.
Мы вместе спустились со сцены. Надо было уходить. Я, опустив голову, прошла сквозь толпу, чтобы забрать пальто и сумку. Нажав кнопку лифта, я ждала, а вокруг все кружились эти фраки: еще шампанского, еще креветок.
Наконец лифт звякнул, дверцы открылись, и мы увидели Рене.
Мы в изумлении уставились друг на друга.
– Я очень поздно? – спросила она. – Все уже уходят?
– Не все, – сказала я. – Только я.
– Значит, я пропустила чтение, – заметила она с раскаянием.
– Все его пропустили. Не переживай, все нормально.
– Джо понравилось?
Я не знала, что ей ответить. Я не хотела расплакаться, только не здесь. Она посмотрела в мое лицо. Очевидно, она что-то разглядела мое разочарование, ярость и унижение, потому что наклонилась и схватила меня за руку.
– Что Джо натворил? – спросила Рене. – Теперь ты поняла? Ты видишь? – В ее голосе звучала забота, но одновременно и злость. Злость предназначалась мне.
И тут лицо Рене изменилось, расплываясь в широкой, автоматической улыбке, и я поняла, не глядя, что у меня за спиной стоит Нони. И только тогда я заметила позади Рене высокого мужчину. Его левая рука была до локтя обмотана безупречно белым бинтом и висела на подвязке.
– Фиона, Нони, – произнесла Рене, продолжая улыбаться, – познакомьтесь с Джонатаном.
Глава 8
После речей и провала моего выступления вечеринка перешла в следующую, более бурную, фазу. Спиртного больше, музыка громче, танцоры в гостиной, курильщики на террасе. Смех, доносящийся из-за закрытых дверей. Длинная, змеящаяся очередь в ванную. Эйс, говорящий по телефону.
– Мне бы надо домой, – прошептал Джонатан Рене на ухо.
Он познакомился с Нони и с Джо и наблюдал, как Рене приветствует старых знакомых из Бексли.
Рене кивнула.
– Еще одну минутку, – сказала она. – Мне только надо поговорить с братом.
Она нашла Джо на балконе. От вида, открывающегося оттуда, у нее на секунду захватило дух – ясное небо, Центральный парк Вест, словно сияющая алая артерия, отделяющая темный и пустой блок парка от сияющей неразберихи Вест-Сайда. Рене поразило, каким заброшенным кажется отсюда Центральный парк, черное сердце бушующего города, начисто выскобленный кратер.
Джо курил в компании двух официантов, оба подрабатывающие студенты, которые исчезли при появлении Рене. Ночью похолодало, и Рене дрожала без своего пальто, но Джо обливался потом. На его голубой рубашке под мышками и по всей спине проступали темные пятна.
– Веселишься? – спросил Джо, выдыхая дым за перила балкона.
– Нет, – ответила Рене. – Нам надо поговорить о твоем пьянстве. И наркотиках, какие ты там принимаешь. Или мне у Эйса спросить?
Джо фыркнул.
– Ты с самого детства всегда придиралась к Эйсу, – сказал он.
– Неправда.
– Он вовсе не плохой парень.
– Он тебе не друг. И он плохо на тебя влияет.
– Господи, ну мне же уже не десять лет. Я могу о себе позаботиться.
Рене подошла к нему на шаг ближе и сказала:
– Я хочу, чтобы ты обратился за помощью.
– Ох, Рене. За помощью? – Джо раскинул руки в стороны, буквой Т, словно пытаясь охватить все вокруг – балкон, город, парк, небо. – У меня все просто фантастически. Ты видела Сандрин? Она же великолепна. Я не могу поверить, что все это происходит со мной. Здесь. Сейчас. У меня все потрясающе.
– Я о тебе беспокоюсь.
– Ты вообще слишком много беспокоишься. – Он улыбнулся, и на щеках снова появились ямочки. В тусклом свете на балконе он был снова похож на ребенка, гигантского ребенка в отцовской одежде. – Рене, иди домой. Ты мне здесь не нужна. Ты никогда не была мне нужна, ты всегда только хлопочешь обо мне. – И он захлопал руками, как бабочка. – Ты мне не мать.
На востоке самолет снижался в сторону аэропорта, его бортовые огни спокойно, без надрыва, поблескивали красным, и Рене на секунду подумала обо всех людях, сидящих в нем. Как они едят, спят, слушают музыку, смотрят в ночь, хотят прилететь домой. Это постепенное снижение, и то, какой невозможной, какой резкой кажется посадка, когда самолет резко приземляется и переход из неба на землю завершается. В приемном покое тоже были такие бесконечные моменты, в конце смены Рене, после ночи, когда спишь всего четыре часа, и весь следующий день, и еще один, вперед и вперед, от одного момента к другому. За все время ее медицинской карьеры у нее будут сотни таких вечных, застывших моментов. Девушка с синяками под глазами, босая, со сломанной рукой. Женщина с опухолью в груди размером с лимон и твердой, как камень. Мальчик по имени Алексей, руку которого обварили кипятком. Он плохо себя вел, сказал его отец. Как еще можно воспитывать детей?
Но тут, сейчас, с Джо, в ночь его помолвки, с сияющими огнями Манхэттена у него за спиной и самолетом, который теперь закрывало облако, не было такого момента. Ее брат был прав – стоит только посмотреть, чего он добился. В мире и без него присутствовало много боли, и у Рене была возможность облегчить хотя бы малую ее часть. Хотя бы частичку.
Рене повернулась и ушла, оставив брата на балконе. Она разыскала Джонатана и на такси поехала с ним в круглосуточную аптеку, а потом к нему домой, где проследила, чтобы он принял лекарство. Потом она уложила его спать, а потом, после тридцати одного часа бодрствования и полусна, Рене наконец оказалась дома в своей постели. И уснула.
