— На, пей!
Я ударила его по руке, и стакан упал на пол, оставляя мокрую лужу.
— Да говори же! Говори! Я ничего не понимаю!
— Баба Шура... она была внутри. Ульян, твоей бабушки больше нет...
Мгновение, и я почувствовала, как вся кровь отхлынула от лица, переливаясь куда-то ближе к сердцу, заливая его.
— Что? — я с трудом шевелила губами. — Нет... Не-е-е-ет!
Мне хотелось свернуться в тугой комочек, словно испуганный ёжик. Сжала голову ладонями, закрыла уши, чтобы только не слышать… ничего не слышать. Хотела тишины. Бабушка... Моя бабушка… Мой самый родной и любимый человечек…
— Ульян, ничего нельзя было сделать. Она сгорела заживо.
«Да замолчи ты, заткнись! Я ничего не хочу знать. Не надо больше. Молчи...»
Сжалась пружиной, раскачивалась маятником. Антон утешающе гладил меня по спине. Господи! Да это невозможно! Какая боль!
Парень пытался разжать мои судорожно стиснутые пальцы, растирал их, дул, пытался отогреть. Хорошо, что он сейчас здесь, со мной.
— Антон! Антон! — обхватила его руками за шею, вжимаясь лицом в плечо, вцепляясь зубами в воротник его тенниски.
— Поплачь, поплачь, родная, — его глухой голос утешал и облегчал боль. Горячее мужское дыхание, казалось, иссушало мои слёзы. Антон прошёлся легкими поцелуями от моих век до виска, снимая губами слезы.
— Улечка, девочка моя, хорошая...
Я прижалась губами к его шее, захлебываясь от плача. Как же мне теперь жить без моего маяка, без моего огонька в ночи? Почувствовала лёгкий холодок, скользнувший по плечам, а потом горячие руки накрыли их — спасительный комфорт. Ах, милый Антон! Как хорошо, что ты сейчас здесь, со мной.
— Не уходи, — прошептала распухшими губами и тотчас же почувствовала прикосновение его горячих губ.
Он выдохнул.
— Не уйду... я останусь с тобой, милая моя. — Он целовал мое мокрое соленое лицо, словно стирая мое горе, стирая границы между нами. — Моя, ты моя. Я не оставлю тебя… — говорил Антон.
Хотела быть в его спасительных руках, найти утешение в поцелуях, словно маленькая обиженная девочка. И принимала его ищущие руки, жадно ласкающие мое тело, как во сне. Не помню, как оказалась лежащей на диване, только чувствовала Антона, уже завладевшего мной, измученной и обезумевшей. Всхлипывая, по-прежнему вжимала лицо в грудь парня, а он стонал, двигаясь во мне все быстрее и быстрее.
— Ульяна, Ульяна, спасибо...
Я не понимала, за что он благодарит меня. «Просто обними меня и молчи. Не хочу больше ничего». С трудом отодвинулась от Антона, отвернулась. Его тело было слишком горячим, слишком влажным. И запах не тот, не те феромоны...
Почувствовала, как диван за моей спиной прогнулся — Антон сел. Только сейчас я представила нас со стороны: голый Антон, я с распахнутым халатом на голом теле, пояском вокруг талии — все не так. Так не должно быть. Зачем? Зачем мы это сделали? Зажмурилась, пальцами вцепилась в диванную подушку. Как я могла?
— Уходи, — глухо сказала.
— Что? Ульян...
— Антон... уйди, пожалуйста.
Он послушно встал. Слышала, как собирал разбросанную одежду.
— Я не могу оставить тебя одну...
— Мне уже лучше, — соврала я. Чувствовала, что ещё немного — и меня вытошнит прямо здесь. Не хотела, чтобы Антон был тому свидетелем. — Мне надо побыть одной.
И лучше вообще не шевелиться.
— Хорошо. Но я приду завтра.
Только и смогла, что кивнуть. Услышав, как за парнем захлопнулась дверь, вскочила и как угорелая бросилась в ванную. Меня до бесконечности долго выворачивало. От отвращения к себе, от отчаяния, от обиды.
Я долго стояла под прохладным душем. Казалось, вода смывала с меня все омерзительное и гнусное. Смывала отчаяние и боль.
* * *
Выехала утром следующего дня. Пришлось соскрести все деньги, которые откладывала, и немного занять у шефа. Он, конечно же, меня отпустил и просил не торопиться с возвращением.
Все два с половиной дня я провела словно в прострации — ни о чем не могла думать, кроме бабушки. Перебирала все наши разговоры и понимала — она знала, что совсем скоро умрет.
На перроне меня встретила Рая. Мы обнялись и всплакнули. Я была ей благодарна, что она тут же загрузила меня всяческими обязанностями — готовить кутью, блины, приготовить все для гостей, желавших помянуть бабушку. Я прекрасно знала, что Раиса могла все сделать и сама, но понимала, что она хотела занять мои мысли другим.
Уже на подъезде к дому я повернулась к ней.
— Я боюсь.
Подруга взяла меня за дрожащую руку.
— Не волнуйся. Дом на том же месте. С ним ничего не случилось. Только деревья в отдалении, ну и... Знаешь, говорят, это был поджог.
— Поджог? — недоверчиво покачала головой. — Но зачем? Кому это надо?
— К бабе Шуре в тот день приезжал кто-то. На чёрной машине.
На чёрной машине... На миг воспоминания яркой вспышкой пронзили мозг — чёрная блестящая машина, из которой выходит мужчина. Такой же чёрный, хотя под пиджаком голубая рубашка. Помотала головой. Это было так давно, ещё в моем детстве.
— А где Весна? — я вспомнила о своей верной собаке. Она столько раз выручала меня. Как я могла забыть о ней?
Девушка вздохнула, опуская глаза.
— Бродит по лесу. Ни к кому не подходит. Я пыталась ее забрать к себе, но она не далась.
Мы въехали во двор.
— Рай, езжай домой пока. Мне надо побыть одной.
Подруга послушно кивнула и, выгрузив мои сумки, развернула машину и уехала.
Некоторое время я стояла, вглядываясь в свой дом, словно ждала, что он расскажет мне все о том, что здесь произошло. Боялась обвести взглядом окрестности и увидеть обгоревшие чёрные деревья и то, что осталось от бани. Медленно двинулась к крыльцу. Ноги казались тяжелыми, будто налитыми свинцом.
Неожиданно что-то влажное ткнулось мне в ладонь. Я вздрогнула, опуская взгляд. Весна! Худая, с тусклой всклокоченной шерстью, с тоской в глазах. Моя верная собака. Я опустилась перед ней на колени, гладила, шептала глупые нежные слова. Все будет хорошо. Теперь мы будем вместе.
Что-то блестящее мелькнуло в траве в метре от меня. Монетки? Я протянула руку. Кулон. У бабушки никогда не видела подобного. Бросила его в сумку — разгляжу позже.
Весна поднялась на ступеньки и остановилась, глядя на меня грустными золотистыми глазами. Бедная псина за эти три дня здорово изголодалась и истосковалась, и теперь пришёл мой черёд заботиться о своём преданном друге.
Все разошлись, и я осталась один на один с этим старым домом, в этих стенах, повидавших многое. Усталость и апатия тяжестью навалились на меня. Не хотелось двигаться. Все мои эмоции давно вылились со слезами. Похоже, и Весна чувствовала то же самое, потому что неподвижно лежала на своей подстилке, уткнувшись мордой в лапы.
