– Но как?
– Сейчас объясню. В тринадцать лет подростки проходят ритуал Становления, после которого просыпаются способности и…
– Погоди-погоди, – остановила его я. – Поподробнее на этом месте, пожалуйста. Насколько я помню, владетель говорил, что ты провел мне этот самый ритуал. Так?
– Да, – поморщился Карат. – Провел.
Я затрясла головой, пытаясь понять:
– То есть получается, что на Становлении вы убиваете своих детей? Я правильно понимаю?
– Да, – не стал отрицать он. – Отправляем в тонкий мир, где они могут взять себе помощника.
А я на миг зажмурилась, стараясь успокоиться. Куда меня занесло?! В секту маньяков каких-то!
– Погоди, Карат, а если у кого-то нет силы, он умрет? Не сможет ожить?
– Нет, Лиза. Рожденный от вершителя вершителем и станет, – покачал он головой. – Никто и никогда не умирал на ритуале.
Фух! Кажется, мне даже дурно стало от облегчения.
– Может разниться лишь уровень силы. Сильные на передовой, то есть непосредственно с чуждыми. Слабые обеспечивают их всем необходимым. Ты видела офис владетеля: большинство сотрудников – именно слабые вершители.
М-да, разделение труда, вот как это называется. Чем больше я узнаю про вершителей, тем меньше они мне начинают нравиться.
– Это я к чему говорю, – продолжил подозрительно говорливый воитель. – Слабые вполне успешно учатся в учебных заведениях сапиенсов, получают профессию. Некоторые потом становятся наставниками. Так и живем.
– Понятно, – протянула я и едва не свалилась, споткнувшись о коварный бордюр. Попыталась восстановить равновесие, но вместо этого развернулась и полетела уже спиной вперед.
Не знаю, как Карату удалось одновременно кинуть сумки и броситься на помощь, но меня он все-таки поймал.
Не успела я испугаться, как была прижата к груди. Крепко так, надо сказать. А между головой и землей оказалась рука воителя. Он соответственно придавил меня сверху, практически касаясь губами моих губ.
Я замерла, невольно рассматривая его глаза. Карат тоже не двигался, глядя в мои. Повисла неудобная пауза, которую хотелось разрушить, но я не могла. Нечто, чего я не могла контролировать, не позволяло сказать и слова.
Выручила Кьяка. С возмущенным воплем птица спикировала на спину воителю и принялась на нем топтаться. Тот, ругаясь себе под нос, был вынужден встать.
Я глянула на Черепа. Если бы пес мог смеяться, сейчас бы он заливался смехом. Стало не по себе. Я тут же отвернулась, хотя успела бросить взгляд на Карата. Он тоже увидел веселье хвостатого помощника и нахмурился еще сильнее. Затем подхватил брошенные на землю сумки и понесся вперед. Мне пришлось приложить все силы, чтобы не отстать. Что уж говорить, оставшийся путь до гнезда прошел в молчании.
А я так и не спросила, как он меня нашел. Впрочем, все вскоре стало ясно. У соты нас встречали Чара и кошка. И что самое интересное, обе пребывали в прескверном расположении духа, иначе не объяснишь их дружного шипения и показательного хлопанья дверью. Видимо, девочкам попало за то, что они отпустили меня с Кьякой одних. А может, ведьмочку задело то, что Карат тащил сумки. Не знаю, не знаю.
М-да, не хотелось бы начинать знакомство со ссоры. Ну да ладно, это не моя вина. Надеюсь.
Пока я размышляла над странностями в поведении Чары, носильщик втащил вещи в комнату (как только узнал, где я остановилась) и бросил их посредине.
– Распаковывайся, – буркнул он, не глядя на меня. – Потом ко мне зайди. Отведу к наставнице.
Угукнув, я дождалась, когда за Черепом закроется дверь, и с шумом выдохнула.
И что это все значит? То молчит, взглядом готов убить, то вдруг разговорился, на вопросы, почти не сопротивляясь, отвечал. То снова в буку играет. Странный тип. Или у них тут все такие?
Хотя глазки у него красивые: вроде карие, а когда зрачок расширяется – темные, будто ягоды черной смородины, и блестящие. А еще он пах вкусно, я учуяла, когда на асфальте валялась.
Вспоминая, чем же таким приятным пахло от воителя, я и не заметила, как разобрала вещи. И лишь оказавшись в ванной и увидев мечтательное выражение своего лица в зеркале, опомнилась.
Гадство, похоже, я тронулась умом от всего происшедшего. Еще не хватало думать о душегубце.
Показав язык отражению, мимоходом поправила воронье гнездо на голове. М-да, после падения волосы сбились и сейчас напоминали такую серую мочалку. Воитель еще и глаза цвета старой армейской шинели, поди, успел рассмотреть, пока на мне валялся. Теперь понятно, почему сразу замолчал, как только поднял на ноги. Сравнил, наверное, с той, кого постоянно видит. В сравнении с Чарой я была ощипанным воробьем рядом с лебедем.
Хватит о нем думать! Каким бы он ни был, у воителя один неизгладимый недостаток: он мой убийца. И этим все сказано.
А еще я боюсь его. Вот!
Выместив непонятно откуда взявшуюся злобу на зубной щетке, я бросила ее в раковину и пошла в комнату. Посидела на кровати, побурчала и потихоньку успокоилась. Чему поспособствовала и Кьяка, слетевшая с насеста. Уткнувшись в руку, она подставила гладкую головку для почесывания. Машинально поглаживая перышки, я ощущала, как эмоции стали утихать. Правда, пришла усталость.
Вот и славно. Не хватало еще себя изводить из-за какого-то ненормального.
Как ни хотелось мне остаться в комнате, полежать одной в тишине и покое, пришлось выходить. Кое-кто велел к нему подойти.
– Ты ошибаешься, Карат! – Из-за двери радетеля донесся женский крик, заставивший меня помедлить со стуком.
Судя по голосу, внутри бесновалась Чара. Я опустила руку и хотела вернуться к себе, да не успела. Дверь открылась, а из комнаты на реактивной метле вылетела ведьмочка.
– Ты! – Зеленые глаза уставились на меня, обещая адские муки. – Подслушиваешь?!
Я молчала, растерявшись под таким напором.
– Похоже, сапиенсов не учат элементарным правилам. И с этой хамкой мне придется быть в одной пригоршне. Просто замечательно!
Не успела я возразить, как она унеслась в неизвестном направлении. Пришлось молча обтекать, мысленно обрушивая на Чару потоки брани.
– Пойдем.
Пока я в воображении дожаривала ведьму на костре, появился Карат. Мельком глянул на меня и пошел дальше.
Захотелось бросить в него чем-нибудь тяжелым. Но я сдержалась, сжала зубы и побрела следом.
На этот раз привели меня в общую соту молодняка. От взрослых она отличалась бо́льшим размером и тем, что по коридорам бродили дети и подростки с не по-детски серьезным выражением на лицах. Этакие маленькие взрослые, глядя на которых мне становилось грустно.
Прокручивая в голове и так и сяк сведения, которые я сегодня получила, я пришла к выводу, что хотя бы один из моих родителей был вершителем. Мама отпадала, потому что не помню ничего, что связывало бы ее с ковеном. Оставался отец. И, честно говоря, я рада, что росла вне стен гнезда. Пусть часть жизни и прошла в интернате, а другая с Томой, но, по крайней мере, мне была знакома материнская ласка.
