Ни одна из нас не настоящая, так имеет ли это значение?
Я стянула платье. Пропитанная кровью ткань лежала на воде, точно пленка, точно пенка на остывшем молоке. Я вспомнила, как в детстве пила такое перед сном и строила гримасы брату, пока мы гонялись друг за другом. Вернее, брату Кэтрин Хелстон. Я поправила себя, хотя эта мысль была мне ненавистна. Он не мой, и называть его так нельзя.
Казалось, Йоркшир был очень давно. В прошлой жизни.
От крови Ариэль вода стала мутной. У подменышей очень много крови. Я даже начала размышлять: так же сильно кровоточат люди – или куклы из плоти были не вполне совершенным подобием? Слишком уж много крови.
Вынула шпильки из спутанных волос. Прежде аккуратно уложенные, теперь они превратились во что-то невообразимое. Запустила в них пальцы, чувствуя, что нужно хоть что-нибудь сделать, и принялась распутывать прядь за прядью. Я погрузилась в это занятие, дав волю оцепенению. Оно окутало меня своим саваном и отвлекло от дурных мыслей.
Очнулась я от стука в дверь.
Вздрогнув, резко выпрямилась. Вдох застрял в горле, а сердце билось, словно барабан, стучало топотом копыт в раже погони.
Должно быть, прошло довольно много времени, пар от воды уже не поднимался.
– Кэти! Ты здесь?
Это был брат.
Вот только не мой. Брат Кэтрин Хелстон.
– Кэти! – снова раздался его голос. – Ты тут?
Ничего не ответив, я глубже погрузилась в воду. Позволила ей поглотить себя.
– Я знаю, что ты тут. Поговори со мной, Кэти.
Я услышала, как открылась дверь.
– Кэти. Ты… – Он замолчал. У него не было слов.
Я остро ощутила собственную обнаженную кожу, ощутила, как покачивается надо мной окровавленная одежда. И снова почувствовала жаркий румянец и тяжелое чувство вины.
Но какое это имело значение?
– Может, мне уйти? – спросил он.
Я даже не обернулась. Не хотела видеть выражение его глаз. Боялась заметить в них жалость, отвращение, гнев. Но еще сильнее боялась, что в его взгляде всего этого не окажется.
Не доверяя своему голосу, я неуверенно покачала головой. И почувствовала, как мокрые волосы липнут к коже.
Дверь захлопнулась. Защелка упала со всей тяжестью топора палача. Я затаила дыхание, но и сама не знала почему.
А потом послышались шаги. Он не ушел.
– Кэти…
– Не называй меня так, – огрызнулась я.
– Почему… – Было слышно, как из-за моей вспышки ярости он отпрянул.
– Я не Кэтрин Хелстон.
Слова выходили сбивчивыми, язык словно распух и сделался неуклюжим. Я зачерпнула тепловатой воды и поднесла ее к лицу, стараясь скрыть слезы. Глаза щипало. Я сглотнула и собралась с духом.
– Кэти, не важно, что ты сделала. Я понимаю. Тебя заставила Маб…
– Я… – Я колебалась, вспоминая о том, как представлялась мне Ариэль. Она произносила слова так, будто в них не было ничего особенного. Я попыталась вообразить себя на ее месте. Попробовала рассмеяться, но голос звучал точно в бреду. – Я не настоящая Кэтрин Хелстон. Я ее подменыш.
– Что?
– Я – подменыш, Лаон. – Я провела языком по искусанным влажным губам. Ощутила вкус мыла и крови. – Я тебе не сестра.
– Я… я понимаю. Но откуда ты знаешь?
– Ариэль… она мне рассказала.
– А откуда она могла узнать?
– Прежде чем Ариэль начала умолять, чтобы я ее убила, она все мне рассказала. Она давно знала, но не хотела говорить. Она… – Я снова запнулась. Хотела бы она, чтобы Лаон тоже узнал? Не слишком ли тяжким бременем ляжет эта новость на его душу? И все же, какая мне польза от секретов? – Ариэль сказала, что не вынесет, если ее кровь запятнает твои руки. И что я… я не настоящая, как и она, поэтому мне можно это сделать. В конце концов, Бледная Королева желала ее смерти. Кто-то должен был ее убить.
– Ты всего лишь исполнила ее просьбу.
– Но достаточно ли этого? – На моей руке все еще оставалась полоска засохшей крови. Я уставилась на нее, едва осознавая, что́ вижу перед собой. Голос звучал, словно чей-то чужой, нечеловеческий. – Я сделала так, как велит Священное Писание: «Так и отдавайте кесарево кесарю, а Божье – Богу».
– Кэти…
– Это не мое имя.
– Не вини себя. Ты не изменилась. Ты – та, кто ты есть…
– Но я – не она.
– Ты по-прежнему моя сестра.
Я провела пальцем по запекшейся крови. Рассмотрела пятнышко на кончиках пальцев. Раньше она была такой красной, такой яркой.
Почему на мне все еще кровь?
– Знаешь, она тебя любила, – сказала я, – Давенпорт. Та, ненастоящая. Она тебя любила.
– Знаю.
Я погрузила руку в воду и принялась оттирать. А когда снова вынула, не почувствовала, что стала чище. Ощущение крови осталось, и я все еще чуяла на себе ее запах.
Послышался шорох одежды и глухой стук упавшего на пол пальто. Лаон снимал сюртук. Краем глаза я заметила его руки: он закатывал рукава. Безупречное полотно без единого пятнышка сложилось пополам. Лаон взял мочалку, висевшую на краю ванны, и макнул ее в воду.
– Я сама могу помыться… – затаив дыхание, пробормотала я.
Его руки отжали мутную воду и очень нежно, гораздо нежнее, чем сделала бы я, смыли кровь Ариэль с моих запястий.
– Раньше мы вместе принимали ванну у камина, – сказал Лаон как бы между прочим. Я слышала напряжение у него в голосе, видела легкую дрожь в жестах. – Когда были достаточно маленькими, чтобы помещаться в ванне вдвоем. Ты ненавидела мыть голову, потому что в глаза вечно попадало мыло.
Я кивнула. Теплые воспоминания были испорчены. Я наблюдала за ними, словно сквозь стекло, как будто все это происходило с кем-то другим. Я представляла, как прижимаюсь лицом к холодному окну, наблюдая за сценкой в укромной комнатке. Представляла свое дыхание на стекле, и с каждым выдохом видения детства становились все более смутными. Хихикала я, когда он опрокидывал мне на голову ковшик с водой, или злилась? Терпеливо сидела, пока он тер мне спину, или уворачивалась от его рук?
Вода была еле теплой, но прикосновения Лаона – какими угодно, но только не холодными. Я следила за каждым его движением, за бессмысленными узорами, которые он выводил у меня на коже. Затаив дыхание, прислушивалась к его словам. Чувствовала позади него жаркое, крепкое тело и горячее дыхание на своем плече, у основания шеи. Дрожь пробежала по моей спине и дальше по всему телу.
Меня охватило желание.
Мочалка снова погрузилась в воду и прошлась по другой руке, плечу, ключице. Я наклонилась к Лаону, и в какой-то момент он уронил мочалку, его руки коснулись моей кожи.
