13 декабря. Я прибыл в порт Маскелайн, где был очень любезно и радушно принят полковником Станнерсом, государственным представителем достопочтенной Компании Южных морей, и остальными британскими подданными. Мне сказали, что отсюда путь до Эльфана должен быть скорым».
Над записями трудились три разные руки. Первая, безусловно, принадлежала самому преподобному. У него был размашистый, ровный почерк, выработанный, несомненно, за долгие годы строгой дисциплины. Я улыбнулась, вспомнив, как бился над своим почерком мой брат. Мы делали для наших солдатиков крошечные журналы и газеты, и Лаону никак не удавалось писать так же аккуратно и мелко, как я.
Откуда в дневнике Роша взялись две другие руки, я догадаться не смогла, но один почерк был убористый и плотный, а другой – из-за торопливости его обладателя – наклонный и стремительный. Первый человек сделал несколько записей, второй, казалось, ограничивался главным образом заметками на полях.
Первые несколько месяцев преподобного в Аркадии выглядели довольно прозаично. Рош прибыл и был встречен некоторым числом фейри, многие из которых носили экстравагантные титулы, вроде Астролога Крови или Герцогини Времени. Преподобный описывал различные злоключения, связанные с наймом экономки, хотя ни одна из претенденток не походила на неуловимую Саламандру. После того как Рош получил замок, ему не разрешалось покидать это место, зато фейри наведывались к нему регулярно. Они вовлекали его в споры о богословии, которые расстраивали миссионера, поскольку тот был убежден, что своей риторикой и логикой победил всех и каждого, однако ни одной души ко Христу не обратил.
«23 мая 1840 года. Сила всех безбожников – начинать рассуждения с вопроса „Почему?“. И этот вопрос сразу же показывает, что они, при всей своей учености и мудрости, ничего не знают, ибо если бы они что-нибудь знали, то не стали бы излагать свои доводы с вопроса „Почему?“. Ибо „Почему?“ указывает на то, что мы не знаем причин вещей – что мы невежественны; а невежество ничего не доказывает – оно доказывает только то, что вы невежественны».
Обладатель наклонного почерка насмехался над словами Роша. Я подозревала, что эти приписки на полях добавлены гораздо позже, без ведома преподобного, но наверняка сказать не могла.
Среди прочих посетителей я узнала описание мистера Бенджамина: он пришел в компании тех, кто сам себя называл рудокопами, и был подавлен отсутствием работы. Хотя никто из них не обратился в христианство, Рош нанял нескольких следить за порядком в саду. Они уходили один за другим, пока не остался только мистер Бенджамин.
Чем дольше длилось пребывание в Фейриленде, тем неуверенней становился почерк Роша. Его тон приобрел оттенок паранойи – преподобный тревожился о том, что кто-то читает его дневник. И неоднократно упоминал о промахах в подборе слуг. Учитывая присутствие записей, сделанных двумя другими руками, его опасения не были такими уж необоснованными. Рош начал сокращать слова, в заметки прокрались мелкие символы, зачатки кода. Была даже одна фраза, записанная зеркально.
Собственное дыхание окутывало меня извивающимися клубами болотного тумана. Замерзнув, я плотнее закуталась в шаль.
Подробностей в дневнике становилось все меньше, но я догадывалась, что в голове у преподобного зрел какой-то план. Его усилия по обращению в веру, вероятно, были сведены на нет – по той же причине, с которой столкнулся мой брат, а именно из-за отсутствия доступа к «внутренней» Аркадии. Рош страшился своего плана, боялся расплаты, жертв. Он писал как человек, которого преследуют, и подсчитывал стоимость своей души.
Пожалуй, в такие минуты никто не смог бы выглядеть храбрым.
Я перевернула страницу, и та на моих глазах рассыпалась легким конфетти. Бумага оказалась до хрупкости тонкой. Я прищурилась и заметила, что чернила каким-то образом проели страницу насквозь, оставив в ней лакуны в форме слов.
Через несколько месяцев записи в дневнике возобновились. Рош снова был в Англии. После долгих раздумий он женился на своей невесте и решил вернуться в Аркадию. Преподобный мало писал о молодой жене, даже не называл ее по имени, только мисс Клей, а затем миссис Рош. Я могла лишь гадать, что осталось на утраченных страницах, но, как полагала, там описывались страхи, кульминацией которых стало возвращение домой, и перемена в сердце после женитьбы. Возможно, невеста пробудила в нем некое сокрытое рвение или просто хватило ее одной, чтобы он захотел покинуть английскую землю.
На полях торопливая рука осыпала его бранью. Осуждала страхи за их глупость и заявляла, что слова преподобного – ложь. Временами там было нацарапано: «Лжец!», «Трус!», «Предатель!», безо всякого разнообразия или объяснений.
Снова и снова Рош заявлял о желании вернуться в Аркадию, посвятить свою единственную краткую жизнь великим трудам в стране тьмы. Это казалось мантрой, как будто он пытался убедить себя, избавиться от сомнений. Он и сам был готов поверить в свой порыв. В отличие от прежних отрывков, эти его записи отличал не страх, а глубокий самообман.
Вложенные между страниц письма завершали портрет неуверенного человека, хватавшегося за чужие ободрения.
Снова лакуна.
Начались записи, сделанные другим, убористым, почерком, и я не могла разобрать их смысл. Сплошь туманные намеки на яд, страхи и боль. Там писалось о грандиозных замыслах, противостоящих опасениям и неудобным истинам. Упоминались испытания Иова и страдания Ионы.
А затем – ничего. Последние страницы были вырваны.
Я не помнила, как заснула, но когда открыла глаза, мне на плечи была накинута шаль, а на столе лежала стопка книг. Когда я по очереди брала их в руки, то узнавала почерк на полях. Книги принадлежали брату.
Это были рассказы о путешествии Кука в Аркадию, общее руководство миссионера и серия опубликованных дискуссий о теологической и биологической природе фейри. Хотя я и считала себя достаточно начитанной в этой области, бо́льшая часть этих работ оказалась мне незнакома.
В тонком, усеянном цитатами томе утверждалось, что фейри – потерянное колено Израилево, а Аркадия – пустыня, на которую их обрекли. В опровержении Парацельса доказывалось, что Аркадия – страна странствий к востоку от Эдема, куда был изгнан Каин, а фейри – его дети, зачатые с сестрой, навеки проклятые за то, что родились от греховного союза. Многословная, скучная статья объявляла миссию в Аркадию столь же бесполезной, сколь бездушны сами фейри, падшие ангелы.
В трактате доктора Иммануила Кэмпбелла для Эдинбургского общества изучения фейри обсуждалась работа мистера Гоббса из Малмсбери и утверждалось, что его работу следует читать как описание фейри, а не природных инстинктов человека.
[33]
