– Почему же?
В ответ губы мистера Бенджамина растянулись так сильно, что стали видны его скругленные коричневые зубы. Это была улыбка, но без малейшей капли веселья.
– Потому что она самая человечная.
Большой зал располагался в сердце самой старой, как я сочла, части замка. Здесь оказались украшенные геометрическими узорами каменные арки и огромный пустой камин. На овечьих шкурах чернильной лужей растекся пес. Сверху на нас взирала открытая галерея для певчих.
Лаон одиноко сидел во главе длинного, обставленного стульями стола. Мой брат развалился на позолоченном троне, держа в руке широкий бокал с вином. Взгляд Лаона блуждал где-то очень далеко, и, когда я вошла, он на меня даже не посмотрел.
На другом конце стола было приготовлено еще одно место, куда меня и загнал мистер Бенджамин.
Меня дожидалась супница в форме притаившегося кролика. Тот был сделан из фарфора, а ручкой служили его длинные уложенные вдоль спины уши.
– Мы можем приступать к обеду. Ариэль к нам не присоединится, – произнес Лаон.
Ее имя. Снова.
Должно быть, они сблизились, когда он, приехав сюда впервые, отметил ее дружелюбное, почти человеческое лицо среди прочих фейри. Наверное, она стала для него желанным напоминанием о мире людей, тихой гаванью.
– Понятно, – пробормотала я, благодарная ей за отсутствие, о причинах которого не было желания спрашивать. – С ней все в порядке?
– Вполне. Она просто испортила аппетит печеньем и сэндвичами с огурцом.
– Не знала, что она так любит пить чай.
Я подняла крышку, под ней оказался сладкий морковный суп. Пурпурный и темный, точно синяк, чуть отсвечивающий свекольно-красным, он прилипал к ложке.
– Не забудь про соль, – сказал Лаон.
– Знаю, – отозвалась я, посыпая суп солью, – я здесь уже довольно давно. Жду тебя.
Брат ничего не ответил, и мы начали трапезу в молчании.
Несмотря на обескураживающий цвет супа, вкус его был насыщенным и сладким, а пикантная нотка заставляла гадать: не на кролике ли сварен бульон?
– Где ты был, Лаон? – спросила я.
– Я… я был… – Он замялся, поднес к губам бокал, но пить не стал.
– Можешь мне рассказать.
– Письма, – бокал тихонько звякнул, когда брат поставил его на стол. – Они до меня не добрались. Расстояния в Аркадии – вещь ненадежная.
– Это не ответ на мой вопрос.
– Иногда им нравится притворяться, будто исчислять их можно милями или часами, проведенными в пути, но все куда менее предсказуемо. Я проезжал расстояния, которые измерялись мечтаниями и откровениями, словно проехать их можно лишь после прозрения или…
– Нет, – прервала я, – Лаон, я спрашивала и мисс Давенпорт, и мистера Бенджамина, но прямого ответа так и не получила. Я беспокоилась о тебе.
– Я был при дворе Бледной Королевы.
– Маб?
Он кивнул:
– Я ходатайствовал перед Бледной Королевой о доступе в земли, находящиеся под ее контролем, то есть – я не уверен пока, правильный ли это термин, – во внутреннюю Аркадию. Чтобы добиться настоящего прогресса, мне нужно отправиться в глубь страны, подальше от торгующих с людьми портов, подальше от этого кукольного театра. Они поместили нас сюда и намеренно отрезали от своих городов и поселений, чтобы мы не могли выполнять наш священный труд. Именно поэтому за все проведенное здесь время Рош обратил лишь одного…
– Мистера Бенджамина, – краем глаза я заметила, как гном махнул мне рукой, и ответила тем же.
– Да, его.
– А она сопротивляется?
– Мягко сказать.
– Неужели больше некому подать прошение? В конце концов, Аркадия – не единственная страна здесь.
– Пока Бледная Королева доступнее всех и симпатизирует делам людей. В конце концов, у нее даже есть лицо.
– Это хорошо?
Лаон протяжно и подавленно вздохнул:
– Договоры, давшие миссионерскому обществу право здесь находиться, составлены крайне плохо. Вернее, по ним мы не получаем никаких преимуществ. О нас словно вспомнили в последнюю очередь и сделали довеском. К торговцам с их весами, к политикам с их ложью, к картографам с их границами. – Не скрывая сарказма, он поднял бокал, словно произнес тост, и сделал большой глоток. – Без их жадности не было бы новых стран.
– Мне дали книги, чтобы учить местных детей, – сказала я, потягивая пряный имбирный чай, – карты и… сказки. Так странно, что я вообще считала, будто они смогут оказаться полезны.
– Да, Миссионерское общество многое продумывает, – сказал он. – Но правда в том, что мне остается лишь молить о возможности исполнять свой долг. После всех проведенных здесь месяцев мне нечего рассказать тебе о жизни фейри, помимо легкомыслия их придворной жизни и обмена, который процветает у них на ярмарках. У меня нет прихожан, нет даже любопытствующих. С разговором о вере к ним и подступиться невозможно.
Следующим блюдом была рыба, густо приправленная мятой и укропом. Она слегка светилась, хотя это и постарались скрыть мерцающими свечами и широкими листьями мяты.
– Я миссионер только на словах, – продолжил Лаон, – мы окружены стеной густого тумана вовсе не ради защиты.
– Возможно, они нас боятся.
Он пожал плечами:
– Возможно.
– Я читала, что фейри по своей сути природные стихии. Это ведь, если не ошибаюсь, Парацельс выдвинул такое мнение? – Соль, казалось, заставила рыбу потускнеть, и когда мой нож в нее вонзился, та выглядела скорее серой, чем серебряной. – Разве нельзя использовать это для предугадывания их характеров? Говоря о божественном, мы могли бы обращаться к их стихийным порывам.
Избегая моего взгляда, брат покрутил вино в бокале. Было заметно, что он старается осторожнее подбирать слова. Исчезла та наша задушевная небрежность, что позволяла легко высказывать друг другу любые мысли. В былые времена мы, лежа под яблоней, не могли разобрать, какие слова сказали, а какие только подумали. Все они переплетались и свивались в единое целое. Как и мы сами.
– Что ж, – начал брат, – с ундинами я говорил бы о том, что Всевышний – источник живых вод и что Он разделил Красное море?
– Да, а с гномами о том, что Он – краеугольный камень нашего спасения. Сильфов, возможно, потрясла бы мысль о Его власти над небесами.
– В этом есть определенная риторическая простота, но, признаюсь, доводы Парацельса о природе фейри меня не убедили.
– Понятно… – я смутилась. – А на то есть причины?
– Это буквально средневековый взгляд, вызванный скорее суеверием, чем разумом, – ответил Лаон. – Здесь же не просто группы фейри, которых можно постичь через их стихии. Речь идет о понимании самой Аркадии, а не только ее жителей. И в основе всего лежит идея о том, что Аркадия беспрестанно разделяет свои стихии. Они неуравновешенны, и чем ближе мы к краю известных нам земель, тем сильнее разрушается единство мира.
