Я выразила согласие несколько неопределенным звуком. Мое имя в устах мисс Давенпорт звучало скорее оскорблением, чем выражением привязанности.
– А вы, Лаон, наверное, просто устали после всего этого.
– Не столько устал, сколько ранен, – сухо отметил он. – Я очень торопился.
Мисс Давенпорт залилась все тем же пронзительным, очаровательным и крайне раздражающим смехом.
– Отчего же, мой дорогой? Неужели чай при дворе настолько ужасен?
– Мне пришлось торопиться, чтобы успеть подготовиться к приезду королевы Маб.
Мисс Давенпорт запнулась, какое-то беспокойство мелькнуло в ее взгляде. Она заметно сглотнула, прежде чем взять Лаона под руку. А тот не стал отстраняться.
– В гостиную, – решительно произнесла она, – нам в любом случае понадобится чай.
Держа моего брата под руку, мисс Давенпорт направилась в гостиную. Стараясь не слишком давить на нее своим весом, он опирался на трость. Я колебалась, не зная, следует ли мне отправляться за ним.
– Маб? – продолжал звучать голос мисс Давенпорт. Она выдавила из себя звонкий смешок, пытаясь изобразить натужное любопытство.
– И ее двор, разумеется. Никто не ждет, что Бледная Королева станет путешествовать в одиночестве. Мы должны оповестить Саламандру, – ответил Лаон.
– Конечно… конечно.
Пес моего брата долго смотрел на меня, прежде чем последовать за ними.
Когда парочка уже собиралась скрыться в коридоре, я вновь услышала голос мисс Давенпорт:
– Вы ведь идете с нами, не так ли, Кэтрин?
Я не пошла пить чай.
Мне по-прежнему казалось странным называть послеобеденную трапезу, состоящую из булочек и сэндвичей, «чаепитием», как бы модно это ни было в Лондоне. Хотя их общество я покинула по иной причине.
Я понимала, что мне нужно побыть одной и успокоиться. Непрошеные образы из того дьявольского сна вползали в мои мысли и обвивали их алой лентой. Я вспомнила, как мисс Давенпорт принималась отнекиваться при малейшем намеке на то, что была компаньонкой моего брата, и как интимно говорила о нем. От моего внимания не ускользнуло и то, что Лаон называет мисс Давенпорт по имени.
Где-то вдалеке раздавались распоряжения брата относительно приезда таинственной королевы и ее двора, и я гадала, к какой из стихий отнес бы ее Парацельс.
Не хотелось возвращаться в мою странную круглую комнату, полную своих собственных тайн. Там ждал меня дневник Роша – искушение, которому я не только успела поддаться, но и которое принесло мне куда больше неприятностей, чем можно было полагать.
«Их обещания, их клятвы, их гейсы должны стеснить тебя, сковать тебя, сокрыть тебя. Они здесь, чтобы ослепить тебя и опутать.
Их правда – это не наша правда. Она служит им лишь оружием».
Но ответов по-прежнему было очень мало, и мне отчаянно хотелось вновь открыть ту запретную тетрадь. Однако блуждание среди тумана научило меня тому, к каким последствиям это может привести, и я понимала, что не должна прикасаться к дневнику.
Не было никаких оснований думать, что ныне покойный преподобный написал правду. А Мисс Давенпорт говорила, что Рош чуть ли не сам стал причиной собственной смерти.
Некоторым образом.
Из древних изрытых оспинами каменных коридоров я перешла в современное крыло с его грандиозной лепниной и флоковыми обоями.
Бывали дни, когда я пыталась представить себе тех, кто жил в этом замке, наполняла его игрушечными солдатиками и куклами, которые делила с Лаоном в детстве. Бывали дни, когда я заглядывала под каждую пыльную простыню и восхищалась красотой старинной мебели. Вглядывалась в затертые имена на парадных портретах и старалась разгадать прошлых обитателей этого места.
Сегодня был не такой день.
Я равнодушно бродила, пока не оказалась возле укрытой плющом калитки в сад. Учитывая то, чем сейчас была занята мисс Давенпорт, мне, казалось, выпала возможность изучить вторую часовню. Интересно, сохранилась ли там сцена прерванного причастия и найду ли я когда-нибудь ответ тому, для чьих глаз она предназначалась?
– Привет.
Моя рука замерла на щеколде. Раздавшийся за спиной голос был незнакомым.
Я обернулась и увидела лысую женщину с пепельно-белым лицом. Поверх ее старомодного платья была накинута длинная черная шаль.
– Вы ведь Саламандра, не так ли? – спросила я.
Прищурившись, она смотрела на меня. Чуть приподняв юбку – так, что я заметила извивающийся белый хвост, – женщина плавно скользнула ко мне.
– Я… я понимаю, что нас друг другу не представили, – отважилась произнести я, – но спасибо, что заботитесь обо мне. Еда и замок… и фонарь той ночью. Спасибо.
Ее безгубый рот растянулся огненно-красной улыбкой, а лицо просияло. На мгновение у женщины появились брови и пылающие волосы. Те заструились по ее телу от лысой головы до извивающегося хвоста. От пламени кожа ее почернела, а после снова покрылась белой чешуей.
– Формально мы действительно незнакомы, – произнесла женщина.
– Тогда следует это исправить. – Я понимала, что меня от чего-то отвлекают, но то была сделка: незнакомка предлагала себя в обмен на то, что было в саду. – Меня зовут Кэтрин Хелстон. Я – сестра миссионера.
Ее улыбка стала шире, обнажив угольно-черную полость рта.
– Можете называть меня Саламандрой.
– Почему вы прячетесь, Саламандра?
– Я не прячусь.
– Тогда почему я раньше вас не видела? – Мне нужны были ответы.
– Чтобы ухаживать за вами, не обязательно быть видимой, – сказала она, сверкая чешуей. – Мне вполне достаточно приказов Бледной Королевы, вполне достаточно ее двора. Я делаю то, что обязана. То, что должна ей. И только.
– Но вы были здесь и во времена Роша? Другого миссионера.
– Изначального я помню.
– Как он умер?
– Этого я вам сказать не могу.
– У него был план. Он хотел что-то сделать, чему-то научиться. Что это было? Что же он узнал? Что такое енохианский?
Она покачала головой.
– Я все еще могу выйти в сад, – напомнила я, протягивая руку к двери, – и знаю, что вы этого не хотите.
– Рош страстно желал докопаться до истины. Он думал, что все это зеркало, и был прав. В каком-то смысле. Он думал, что все это сад. Отчасти. А еще он считал все это аллегорией.
– Он ошибался?
– Нет. Но он жаждал знаний, жаждал постичь то, что не должно быть постигнуто.
– Что же он хотел узнать?
– Не спрашивайте меня больше. – Из ее черных глаз потекли огненные капли. – Мой язык еще менее свободен, чем мои руки.
